Воспоминания князя Владимира Волконского о Саровских торжествах 1903 года, записанные им в 1926 году.

Мне хочется вспомнить и рассказать о Саровских торжествах, о тех днях, когда происходило прославление святого Серафима, жившего, служившего, работавшего и умершего в Саровском монастыре. Вокруг этого события было тогда (1903) очень много шума, и литературного и словесного. Шум был недоброжелательный: говорили об административном влиянии на епархиальный мир, почти что о приказе признать старца Серафима святым; уже потихоньку шептали о посторонних, "темных" влияниях в дворцовых кругах, — тогда еще не смели клеветать прямо на Царскую Семью; говорили о нарушении канонических правил, о постыдной податливости некоторых иерархов; словом, шумели как умели и сколько могли.

И, несмотря на весь этот шум недоброжелательства, на старания доказать "искусственность" святости Серафима, народ упорно двигался в сторону монастыря; за месяц, за два уже были видны и отдельные богомольцы, и целые группы, шли решительно со всей России, шли отовсюду, и шло множество; в день прославления в Сарове было около трехсот тысяч, и после этого шли и шли беспрерывно; и я глубоко уверен, что ни у кого из шедших на поклонение к старцу Серафиму сомнения не рождались в душе, любовь к нему не уменьшалась. Эта вера в Старца и любовь к нему в местах близких к монастырю были удивительно трогательны. Я знал несколько стариков, помнивших, как их в далеком детстве возили к отцу Серафиму.

В числе других рассказов о Серафиме помню рассказ архимандрита Аркадия, настоятеля Вышенского монастыря. Этот небольшой, хорошо вeдомый монастырь с известной чудотворной иконой Божией Матери находится в Шацком уезде Тамбовской губернии, верстах в ста от Сарова. Покойный архимандрит Аркадий говорил, что ясно помнит, как родители взяли его с собой в Саров и как он видел там старца Серафима. И описывал он его наружность именно так, как святого изображают на всех его иконах: маленький, седенький и очень согнувшийся старичок, в холщовой епитрахили.

И уже в те времена слава Серафима была сильна, к нему за помощью и советом шли и ехали и ближние и дальние. В числе их и родители архимандрита Аркадия; посещение это крепко врезалось в память ребенка, и уже в очень глубокой старости отец Аркадий описывал путешествие и Старца, как будто, по его словам, "это было вчера". Эта недавность его жизни, знакомство с его "знакомыми" сделали то, что Серафима все в нашей местности (говорю о ближайших к Сарову — Тамбовской, Рязанской и Нижегородской губерниях) считали за своего, близкого человека. Приветливость, с которой отец Серафим встречал решительно всех к нему обращавшихся, была одной из его притягательных сил. Он как привет говорил всегда: "Радость моя". И для него действительно было радостью помочь в горе и порадоваться счастью близкого, а близок был всякий к нему приходивший.

Когда я ехал в Саров (расстояние порядочное, около ста двадцати верст — как мой кучер выражался, на "дальнее расстояние") и выехал на большую дорогу, то вплоть до монастыря я ехал рядом почти с беспрерывной цепью богомольцев: шли молодые, шли в одиночку, шли семьями, шли и старики и такие калеки, что понять было трудно, как эти люди вообще могут двигаться, а шли они десятки, сотни верст, в самую жару в середине июля. Помню старенькую, старенькую сгорбленную старушку, сама от древности едва двигалась, а тащила за собой тележку — небольшой ящик с деревянными кружками вместо колес, и в этом ящике была положена — иначе выразиться нельзя — еще более древняя старушка, уже десятки лет недвижимая, а подвигались они таким образом по обочине дорог уже много месяцев, чтобы поспеть к торжеству прославления старца Серафима: поспели, я их видел там, обе довольны — сподобились...

Чем ближе к монастырю, тем вереница идущих богомольцев становилась все гуще, а в окружающем монастырь и принадлежащем ему лесу были толпы их. Через день или два, кажется, 17-го июля, приехали на лошадях из Арзамаса Государь, Императрицы и почти вся Царская Семья. Встреча была в лесу, на границе Нижегородской губернии, в версте от монастыря.

Кроме официальных лиц были группы от разных народностей Тамбовской губернии. Удивительно красива была депутация от мордвы. Их одежда, головные уборы и невиданные украшения, которыми сплошь были увешаны мордовки, производили впечатление чего-то очень древнего, полудикого, языческого; почтенные татары в своих цветных халатах, поневы крестьянок — все это на фоне столетнего бора и освещенное полуденным июльским солнцем — делало всю картину встречи поразительно красочной, врезывающейся в память. Внутри, за стеной монастыря и вокруг него было море голов.

Все время толпа была самого необыденного состава; казалось, что единения в этой толпе ни при каких условиях быть не может, как ни старайтесь, масло с водой не соедините. Ведь трудно себе представить блестящего генерал-адъютанта, прижатого к рваному зипуну слепого богомольца, или яркую, по наипоследнейшей моде одетую даму рядом даже не со старыми поневами, а с какими-то рваными грязными торбищами, изображающими одежду. А на самом деле было именно единение, не кажущееся, а искреннее, полное, у всего собравшегося народа, у каждого человека, из какого бы слоя он ни был; было то настроение, которое, наверное, радовало Серафима: все были один другому близки, все были друг другу действительно други. Иначе назвать это настроение как умиленным я не могу, и эта умиленность, эта ласковость царила над всем Саровом и над всеми под его сень пришедшими. Хорошо было — очень!

Как же не хорошо, когда мордва, татары, министры, бабы, придворные мундиры, грязнейшие зипуны, наряднейшие дамы, почти потерявшие человеческий облик кликуши, рваное торбище и последняя "модель" Ламановой — все это было вместе, и вы не чувствовали неловкости, не замечали разницы — ее просто не было: были разные переплеты, а содержание то же самое.

Трудно рассказывать про церковную службу, так же как трудно передать душевное настроение, но представьте себе во время службы два соединенных хора, голосов двести, под управлением Тернова, под высокими сводами старого Саровского собора, мы не слышали отдельных голосов этого огромного хора; едва уловимая сперва, музыка ширилась, поднималась, наполняла весь собор, подхватывала вас и уносила в дотоле неведомые вам выси...

Мне искренне жаль всех, кто не был на вечерней службе в соборе, когда служилась последняя панихида по старце Серафиме и ему же, святому Серафиму, служили первый молебен! Четверть века назад это было, а то, что было в душе тогда, когда стихла "Вечная память" старцу Серафиму и эти удивительные хоры запели "Святый отче Серафиме, моли Бога о нас", это чувство наполняет нас и теперь, когда вспоминается тот вечер в Сарове...

Помню, что служба тогда в соборе началась, кажется, около пяти часов, а кончилась около десяти вечера, и, несмотря на это, несмотря на июльскую жару, ни одного разу не было столь обычной в торжественных случаях мысли, "когда же конец", — так общее настроение захватывало целиком.

Когда по окончании службы Государь, приложась к останкам святого Серафима, стал выходить, ему пришлось буквально пробираться сквозь толпу, и с большим трудом удалось общими усилиями всех ближе стоявших очистить Государю выход. Прохождение и прикладывание богомольцев началось с вечера и продолжалось несколько дней и ночей, прерываясь только во время церковных служб.

Помню удивительную картину, которую мы видели по выходе из собора после службы, часов около одиннадцати: весь народ, идущий от собора, и народ от него вдали, в темном бору, шел и стоял с зажженными свечами, как в великий праздник. Вокруг монастыря были построены временные часовни, где служились все время сначала панихиды, а потом молебны, и там все были со свечами, мигавшими вдали, как перелетающие светляки; прибавьте ко всему настроению и ко всей картине еще лунную, тихую июльскую ночь в бору. Было что запомнить!

А вот еще картина, которую вижу перед глазами: шли мы мимо собора, днем службы не было, а из собора поодиночке и группами выходили прикладывающиеся к останкам Святого, и видим мы впереди, шагах в двадцати, небольшую группу: пожилая женщина, молодая бабенка и парень, лет двадцати пяти; они остановились и как-то особенно оживленно переговаривались; мы подошли ближе — бабенка радостно плачет, старшая всплескивает руками, а парень с восторженным лицом что-то говорит. "Вот был парень сколько годов немой — приложился к Святому, — видите, заговорил", — поделилась с нами радостью своей бабенка, жена парня. А то еще в лесу около источника, устроенного Серафимом, толпа вокруг бабы с ребенком на руках; ребенок был слепорожденный, а сейчас смотрит и щурится на непривычный ему свет. И таких случаев много, очень много...

Слышал не раз фразу: "Почему вы приписываете исцеление Серафиму, он тут ни при чем — просто нервный шок". Не стану спорить, хотя трудно допустить, чтобы у годовалого ребенка (да и с чего бы?) сделался такой "нервный шок", что он, слепой от рождения, становится зрячим! А вот еще, тоже мне лично известный случай в Тамбове у гроба св. Питирима: молодая девушка из села Тростяного Шацкого уезда; она была горбата, и горб продолжал увеличиваться, моя дочь уговорила ее и помогла ей отправиться в Тамбов — горб перестал увеличиваться, начал понемногу выпрямляться и через небольшой срок исчез совсем. В этом случае уж никак исцеление не приписать потрясению нервных центров. Если у кого существуют сомнения в возможности чуда — убеждать в "незаконности" этих сомнений, думаю, бесполезный труд, думаю также, что придет время, и эти сомнения исчезнут у сомневающихся сами, хотя бы путем ... нервного шока!

Келья Старца помещалась в длинном одноэтажном монастырском корпусе, часть этого здания была снесена, и на этом месте выстроен собор, некрасивый; келья Серафима осталась нетронутой и стоит внутри собора, в ней все, как было при жизни, или, вернее, как было в момент смерти. Несколько образов на стене, доски вместо кровати и два табурета, а в углу стоит аналой и на нем Святое Евангелие, раскрытое, и рядом лежит полусожженная свечка. У Евангелия подожжен правый угол внизу, переплет чуть обуглился, а несколько листов завернулось и потемнело от дыма. С этим подгоревшим уголком Евангелия связана память о смерти Старца: по вечерам, когда весь монастырь уже спал, бодрствовал один Серафим, стоя на коленях перед аналоем, и читал Евангелие, освещая себя свечкой. Ему как-то раз сказали, что он может незаметно заснуть и вызвать пожар; отец Серафим ответил: "Радость моя, не тревожься, по дыму узнаете, что я умер". И правда, проходил как-то ночью мимо кельи монах и заметил запах гари; стали искать и, войдя к Старцу, нашли его на коленях перед аналоем, в правой руке наполовину сгоревшая свечка наклонилась так, что пламя было под уголком Евангелия — святой Серафим был мертв.

За все время, что Государь был в Сарове, словом, за все время торжеств не было ни одного случая недовольства, настроение оставалось все время хорошее, ласковое ко всем. Государь свободно ходил всюду, по отношению к нему народ был трогателен. Все, что Государю пришлось увидеть и почувствовать в Сарове, осталось у него глубоким и хорошим воспоминанием; он любил о нем говорить, я слышал от него фразу: "Когда вспоминаешь о Сарове, как-то тут захватывает", — и показывал на горло.

Что теперь в Сарове, существует ли еще и самый монастырь и дремучий бор кругом — ничего неизвестно. Рассказывали, будто все уже давно уничтожено, останки Старца выброшены — все может быть. Пожалуй, даже в соборе, где келья, устроен кинематограф, и, предвидя выгодные концессии, какой-нибудь представитель иностранной державы будет любезно пожимать по локоть залитые кровью руки советских негодяев, а по возвращении домой рассказывать об удивительном росте самосознания у граждан Советской республики...

Но что бы ни было сейчас, и как бы ни старались и Саров, и монастырь уничтожить, и даже самую память о святом Серафиме вытравить — не удастся никогда, и будет день, когда снова над бором раздастся благовест Саровского соборного колокола, снова свободной волной потекут к Старцу богомольцы, и проснется в душе каждого такое что-то, что каждому при встрече захочется рассказать про "радость свою", и будет радость общая, и запоют все, не боясь никого, на всю Россию: "Святый отче Серафиме, моли Бога о нас".

1926 г.

Источник – Библиотека Якова Кротова,  http://krotov.info/libr_min/s/stragoro/sarov.html#33