Телефонный звонок прозвучал для меня как гром среди ясного неба. Мать Анастасия преставилась. Нет, нельзя сказать, что я была совсем не готова к этой новости. О ее болезни и ухудшении самочувствия было известно всем ее друзьям. Но… мы общались иногда и по телефону, и в сети… Казалось, что еще не конец, что есть еще время на последнее прощание. Столько лет она мужественно боролась со своим недугом! Мне казалось, что болеет она целую вечность.

Есть такие люди, уход которых осознается нами, как невосполнимая утрата. И я рванулась на панихиду по ней, бросив все важные дела. Последняя возможность попрощаться. Наш дорогой храм Всех Святых был полон. Это очень знаменательно, когда на заочную панихиду приходит столько людей. Я видела слезы на глазах многих ее подруг. Мне так хотелось сказать: «Не плачьте! Это не утрата, а огромное приобретение!»

Все последние дни я мысленно постоянно возвращалась к ней. Вспоминала, вспоминала…

Ирина Романова. Все знали ее как веселого, неугомонного руководителя саровского Центра Милосердия, разъезжавшего на красной китайской машинке, вечно забитой до отказа какими-то «мешками деда Мороза». Заразительная хохотушка, она всегда безошибочно находила точки приложения своей кипучей энергии. Вечно носилась она, разыскивая, выбивая, добывая что-то для потерявших точку опоры, скорбящих от потерь и жизненных трудностей, больных и погорельцев, деревенских многодетных и многих других, в чьи нужды она усиленно вникала и не оставляла без помощи никого.

Многие ли знали о ее трудностях? Какова была ее личная жизнь? Перебрав все, что мне известно, я ненароком примерила на себя… Ей выпала классическая судьба многих русских женщин. Океан женских слез пролит об утере семейного счастья и благополучия. Что происходит с большинством женщин, прошедших через подобные скорби? Да известно, что: зацикливаются, замыкаются в жалости к себе, черствеют, погружаются в одиночество, нередко озлобляются на жизнь, на мужчин, на Бога… Церковные бедовухи не исключение. Что бы там ни говорил Господь, а свое горе-то ближе и горше. Для того, чтобы от него оторваться, надо глаза поднять и увидеть, сколько чужого горя вокруг! Вот Ирина и оторвала взгляд от себя. А тааам! И стало как-то сразу некогда. Чего я не припоминаю за ней, так это саможаления. Ни одного эпизода за все время нашего общения. Ни до, ни во время болезни. Истинное мужество нередко мало заметно.

Топчутся в моей голове воспоминания… Одно на другое наползает: «Меня, меня расскажи!»

Вот, например, они с Надеждой Тарасовой отвезли на заднем сиденье Ауди козу какой-то многодетной матери-одиночке в деревню. С хохотом рассказывала Ирина этот эпизод, перебирая забавные подробности. Да уж, картина маслом! И мы смеялись, за животики держались.

Раньше, совершая аскетические подвиги, многие святые нагружали и утесняли свою плоть под одеждой специальными приспособлениями: власяница, вериги, гири…

В житии прп. Евфросинии Московской сказано, что после внезапной болезни и смерти мужа, князя Димитрия Донского, великая княгиня стала тайно вести подвижнический образ жизни, утесняя свою плоть постом, молитвенными бдениями, веригами. Но под объемными княжескими нарядами это никому не было заметно. И только после того, как ее оклеветали перед детьми в блуде, мать, чтобы развеять смущение сына, сняла с себя часть одежд, и тот узрел иссохшую изможденную плоть матери-подвижницы.

Как-то летом заехала ко мне Ирина в мастерскую. «Хочу, — говорит,— красные бусы крупные, сделай мне, а?» Смотрю на нее: красавица стала! Сарафан в пол, шляпка такая импозантная, обувка замечательная подобрана. «Ну, — говорю, — ты даешь! Вот это здорово! Так держать!»

А она отвечает: «Борюсь с унынием изо всех сил! Вот прихорашиваюсь, чтобы в тонусе быть». На тот момент уже и не помню, какая по счету у нее была химия. А под сарафаном вывод у нее с пакетиком на поясе висел. И вот с этим выводом она все еще успевала мотаться по деревням, как та княгиня с веригами.

А как это выглядело со стороны обывателей? Тех, к кому она приезжала на красной «иномарке», купленной на деньги, отложенные ее мамой с пенсии, пока работала, да отданные на машину дочери, когда ее старая «шестерка» окончательно развалилась, а мать уже поняла, что дочери без машины никак…

Сколько поводов для нашего классического бурчания про «толстых попов», распиливания и присваивания! Ишь ты! Приехала мадама бедным помогать с жиру! И ей доставалось, не обходили ее разговоры, порой и в лицо гадости говорили. А уж за глаза…

Однажды я поняла, что если посреди людского моря будут ходить настоящие праведники, то люди их НЕ УВИДЯТ. Если настоящие. Почему? Да потому, что праведники заповеди чтут. А Господь повелел, чтобы добрые дела ни в коем случае не творились напоказ. И стала я приглядываться внимательно. В чем может проявляться истинное смирение и богопочитание? Да, пожалуй, в простоте и непритязательности. А еще — в хранении бодрости и борьбе с унынием. И для меня нарисовался такой образ: обычный человек, нередко веселый, простоватый такой, носящий на себе большие нагрузки без ропота. Похоже?