Недавно отметил 60-летие активный прихожанин Игорь Михайлович Куцык. Мы попросили его рассказать о том, как он пришел к вере, ведь самое главное событие в жизни верующего человека это — встреча с Богом.

Справка. И. М. Куцык является одним из трех штатных катехизаторов на приходах Сарова. Он готовит людей к принятию Святого Крещения или к тому, чтобы самим стать крестными. После получения высшего образования на кафедре теологии СарФТИ он много лет преподавал в воскресной школе при храме Всех Святых и до сих пор преподает на православных курсах для взрослых. В качестве алтарника помогает во время богослужений. Участвует в деятельности волонтерского центра «Радость моя!». Кроме того, Игорь Михайлович продолжает активно трудиться в Федеральном ядерном центре, он — ведущий научный сотрудник, доктор физ.-мат. наук.

— Я родился в Ярославле в семье инженера и педагога и, насколько помню, мои родители никакой религиозности не проявляли. В детстве ни одной действующей церкви я не знал. Когда мне было лет пять, мы с родителями посетили соборы Московского Кремля. И тогда меня напугала великокняжеская усыпальница Рюриковичей и Романовых в Архангельском соборе. С тех пор церковь у меня ассоциировалась с кладбищем, жилищем мертвых.

Мы жили в коммуналке, и на кухне соседка бабушка Анастасия на коленях молилась перед иконой. Мне это казалось нелепым, и я стал ее передразнивать. За это отец дал мне подзатыльник и сказал, что так делать нельзя.

Прошло более тридцати лет, и я случайно узнал, что она была моей крестной… Когда в Дивееве открылась церковь, мои знакомые крестились, и я тоже захотел. Сказал об этом матери. А она меня огорошила: «Тебя крестили в двухмесячном возрасте». — «Почему ты никогда об этом не говорила?» — «А ты не спрашивал...» Оказалось, мои молодые родители приехали в чужой город и попросили соседскую бабушку посидеть с ребенком. Старушка заявила: «С нехристем не буду сидеть!» Тогда они с моей матерью поехали в Феодоровскую церковь — единственную в Ярославле, которая не закрывалась — где и окрестили меня...

Но годам к 12-ти я как примерный отличник уже знал, что наука все объясняет, а в Бога верят только неграмотные бабушки. Но чтобы окончательно закрыть для себя этот вопрос, спросил у отца, верит ли он в Бога? Он ответил: «Да, верю». Я знал, что он любит шутить с серьезным лицом. Поэтому переспросил несколько раз, заглядывая ему в глаза. Но он отвечал одно и то же. Я отошел в недоумении. Это была зарубка на сердце. Я понял, что с этим мне предстоит разобраться, нужно только дорасти. И потом всю жизнь меня беспокоил этот вопрос.

Во время учебы в МИФИ нам читали лекции по диамату. Я никак не мог понять, почему первична материя, а сознание вторично. Где доказательства? И почему возник человек? Неужели это просто случайность? Физика этого не объясняла, поэтому я стал проявлять интерес к философии и вере.

Однажды в студенческой компании что-то сказали про попов. Тогда наш комсорг, которого все уважали сказал: «А ты хоть одного живого попа видел? Нет? А я видел и разговаривал с ним. И он через пять-десять минут тебя ставит на место, не знаешь, что и возразить ему...» Это был 1974 год. Наконец, купил в книжном магазине карманный словарь атеиста, где можно было почерпнуть хоть какой-то фактический материал. А то получалось, как с буржуазными философами, идеи которых преподаватели критикуют, но с первоисточниками не знакомят. Одна вера против другой веры...

Однажды шли с товарищем по Фрунзенской набережной, смотрим — церковь, и в окнах свет. Он предложил: «Давай, зайдем». Я согласился. Видимо, служили полией, горели все свечи, огни, иконы в старинных окладах. Навстречу мне шел батюшка в золотых ризах и кадил как будто для меня одного. Я ничего не понимал и пятился от него. А запах! Мне всегда нравился запах канифоли, а тут еще лучше. Я был в восторге. Точно так же, как послы князя Владимира в греческой церкви, которые не знали где находятся, на небе или на земле. Конечно, охмуряют попы, но как красиво! Это был храм Николы в Хамовниках, который никогда не закрывался.

Потом мы съездили в Загорск, побывали в Троице-Сергиевой Лавре. Слушая проповедь маститого архимандрита в митре, я думал: «Надо же, как хорошо говорит! Со всем можно согласиться...» Но потом, как говорится в Евангелии, птицы склевали посеянное семя, и я уже хоть убей, не помнил, о чем он говорил. На службе пели наши сверстники, семинаристы. А один, патлатый, опоздал и незаметно втерся среди хористов. «О, наш человек!» — обрадовался я. А потом увидел, как молодой человек сделал земной поклон и приложился к раке с мощами. Меня прямо передернуло: «Как можно так ронять в грязь человеческое достоинство! Я никогда так не смогу...»

Вскоре другой приятель, кстати, продвинутый комсомолец, сказал: «Американцы доказали, что Вселенная произошла в результате Большого взрыва». — «Ну и что?» — «Как ну и что?! Значит все, чему нас учили… что материя вечна, неправда! Если у нее есть начало, точка отсчета, значит, Бог есть!» Так потихоньку накапливались и наслаивались разнообразные впечатления.

Но по-настоящему человек начинает задумываться о вере только тогда, когда у него начинаются жизненные проблемы...

В юности я не понимал, ради чего живу. Меня, действительно, мучил этот вопрос, поэтому я часто имел удрученный вид. Меня товарищи даже поддразнивали из-за этого. Ну, выучусь, может быть, женюсь. А для чего? Для того, чтобы умереть? Вопрос этот не находил разрешения и с возрастом только усугублялся, ведь я отчетливо понимал, что живу неправильно и приношу страдания окружающим. По-другому не получалось, и все содеянное, казалось, уже невозможно поправить. На меня все больше наваливалась безысходность, сгущался мрак. И я стал молиться Богу и Пресвятой Богородице как мог, своими словами. На душе полегчало — как будто рассеялись тучи, даже дышать стало легче.

Будучи катехизатором, я беседую с людьми о вере, и только сейчас пришло четкое понимание — главное в молитве это не получение просимого, а ответ. Пусть даже отрицательный. Как праведный Иов Многострадальный просил у Бога не вернуть ему все то, что было отнято, а увидеть Его лицом к лицу. Всякие умствования это еще не вера. Вера начинается тогда, когда в сердце рождается молитва...

Православной литературы не было, и я утолял духовную жажду из нечистых источников. Проявлял интерес к оккультизму и магии, которые еще не умел отделить от веры. В журнале «Наука и религия» (его тогда называли «ни религии, ни науки») было засилье околонаучного оккультизма. Переболел Рерихами, которыми увлекался сосед по общежитию, однако быстро раскусил этих «волков в овечьей шкуре». Все это было доступно и захватывало, потому что человеку как падшему существу гораздо легче общаться с бесами. В оккультных упражнениях предлагается что-то представить, увидеть, почувствовать. И я все это видел и чувствовал. Значит, это есть на самом деле?! А оккультисты еще обещают развить эти способности до чтения мыслей и предвидения будущего. Точно так сатана искушал прародителей в Райском саду.

После празднования тысячелетия Крещения Руси стала появляться какая-то литература. Однажды увидел газету с выдержками из воспоминаний митрополита Сурожского Антония, где он рассказывал об искушении сверхъестественными способностями, донимавшими его, когда он был молодым монахом. Он вычитал у святых отцов, что в таком случае нужно в уединенном месте помолиться. Если эти дары от Бога, пусть остаются, а если нет, то пусть Он их заберет. И Господь забрал, больше этого не было. Я оценил высоту православного подхода, когда ничего не жаль ради того, чтобы быть с Богом. Так я по крупицам узнавал о православии. Потом в коммерческом ларьке купил Библию, изданную в Финляндии на тонкой бумаге. Книги завозили для бесплатного распространения в России, но предприимчивые люди их продавали. Открыл для себя в Москве книжные места, приобрел пять томов «Добротолюбия», творения Иоанна Златоуста.

Я считал себя верующим, но в церковь это меня не приводило, потому что не мог идти вместе со всеми, в толпе. Я даже не шел, а медленно полз к Богу. Но Господь никого не оставляет. И только тогда я услышал третий звонок, последнее предупреждение, когда Он спас меня от смерти...

Я занимался альпинизмом, потому что гордыня толкала испытать себя, научиться делать то, что тебе страшно, но хочется, потому что это умеют другие. Вдвоем с товарищем мы совершали восхождение в районе Приэльбрусья. В горах сошла лавина, Господь чудом оставил нас жить — мы висели на последнем крючочке, который очень сильно погнуло, но почему-то не вырвало изо льда. Товарищ не пострадал, а у меня были сломаны три кости голени, нога болталась, как тряпка. Первая мысль — можно жить и без ноги, главное — живой.

Чудесные совпадения продолжались. У нас оказалась рация, и удалось связаться с лагерем. И в том районе находился вертолет спасателей из Нальчика (это в то время, когда не хватало бензина даже для машин!) Вертолет летел за туристом, упавшим в трещину. Бедняга скончался. Ему помощь была уже не нужна, они взяли на борт нас. Не понадобилось сложной спасательной операции, чтобы меня спустить живым. Я оказался в больнице Нальчика, на вытяжке. Шел 1995 год, пациентов официально не кормили, лекарств тоже не было, все приносили свое. Соседи по палате делились едой и обезболивающим. Хорошие люди есть везде. На обходе врач удивился: «А ты что здесь делаешь? Да ты у нас тут помрешь!»

И Бог послал товарища, который приехал меня навестить, и забрал оттуда. Наложили на ногу гипс и, по милости Божией, как раз кто-то сдал в аптеку ненужные костыли. Денег на поезд было впритык, мы питались хлебом с кефиром. Когда я уже оказался в нашей городской больнице, для меня это было явное чудо. Ко мне пришел друг, с которым мы уцелели в связке, и я сказал ему: «Серега, за наше спасение поставь свечку в церкви». Я понял, что как только встану на ноги, нужно пойти исповедоваться. Когда Господь призывает человека, тот чувствует, если не откликнется на призыв — пропадет.

Я долго тянул время, пока решился. В первый раз дошел до спортивного магазина, что был через дорогу напротив храма Всех Святых. Дальше идти не смог, все внутри сопротивлялось: ноги не шли, напало уныние, и внутренние голоса отговаривали: «Куда ты идешь? Ты же не веруешь, просто сам себе внушил...» Во второе воскресенье я уже дошел до паперти, взошел на крыльцо, постоял, послушал пение. В следующий раз вошел внутрь. Ничего не знал и чувствовал себя, как бездомная собака, которой хочется в дом, но она боится, что ее побъют. Внутри шел напряженный диалог. — «Тут люди верующие. А ты кто такой?» «Молодой кандидат наук. Не какой-нибудь простой человек, с улицы», — это уже гордынька подавала голос. Все в человеке намешано…

Никогда не забуду свою первую исповедь. Стоял, как бесчувственный пень, а как начал говорить, то как будто все прорвалось, со слезами. О. Владимир Кузнецов успокаивал: «Тише, тише. Не надо так громко...» Когда сейчас беседую с восприемниками перед крещением детей, я им говорю: «Вы сюда пришли, потому что вас Господь призвал. И если вы отнесетесь к этому серьезно, не для галочки, то знайте, что быть православным — нелегко...»

Но, конечно, Господь дает и радость. Отошло чувство, что я бессмысленно живу, а, по сути, заживо умираю. Отступили самые злые греховные привычки. Явно ощущалось присутствие Бога, и это казалось естественным. Потом это уходит. Снова становится тяжело, и приходится себя понуждать. Дальше проще, но более обыденно. А среди самых ярких моментов — то, как в 2003 году довелось понести раку с мощами прп. Серафима.

Человек не может стать верующим, пока не увидит веру другого. Вера передается от одного к другому, как пламя свечи. Постоянно вспоминаю свою 90-летнюю прабабушку, которая старалась всем послужить и не быть никому в тягость. Неизгладимое впечатление произвел духовник Соловецкого монастыря архимандрит Герман. От него исходило душевное тепло, как от печки, и душа раскрывалась навстречу ему...

Стал ходить в церковь — с друзьями и окружением начались проблемы. Ты уже не такой, как все. Они пытались шутить на эту тему, я что-то отвечал сгоряча, отстаивая свой выбор. Я его никому не навязывал, ведь в моей жизни Бог проявил Себя чудесным образом, а для них это не более чем цепь случайных совпадений. Помню, как впервые в Новый год решил не пить. Меня беспокоило, что все в компании, а я — один, но потом подумал: «А, собственно, зачем все это?» И лег спать. Разорвав привязанность к выпивке в кругу приятелей, я ощутил новую степень свободы.

Стал складываться другой круг общения, и я постепенно втянулся в эту жизнь. Поездки, встречи, участие в приходской жизни, учеба на катехизаторских курсах. На праздники мы стояли в храме зажатые, как в трамвае. Старшее поколение было более крепкой веры, зато сейчас на приходе стало больше молодежи и мужчин.

Когда бросили клич, что нужны преподаватели в детскую воскресную школу, пошел туда. О. Александр Брюховец считал, что педагоги воскресной школы должны быть воцерковленными людьми: мужчины — алтарничать, женщины — петь в хоре. Так мы с Сергеем Крюковым и Родионом Горбушкиным стали алтарниками. В 2002-2007 годах получал богословское образование на кафедре теологии СарФТИ. Там встретил свою супругу, Анну Юрьевну. Параллельно стал преподавать на катехизаторских курсах. И вот, в спектакле «Дом свободы» Государь говорит созвучные мне слова: «Дожил до пятидесяти лет. Самому не верится...»

Говорят, что ученый должен быть амбициозным, но, по-моему, главное — любознательность, пытливый и созерцательный склад ума. Вера мне никогда не мешала, а, скорее, помогала в работе. При этом понимаю, что должен трудиться и в церкви как катехизатор — сеять слово, раз Господь дал к этому какие-то способности. Сейчас нет гонений на Церковь, надо же как-то спасаться!

Когда мы спасаем себя, мы себя обманываем. Апостол Павел говорит, что ТАМ все земное сгорит. Кроме того, что было посвящено Христу как жертва; то, что оторвал от себя. Вот и думаю, сколько процентов из того, что я делаю, уцелеет? А сколько сгорит, потому что было пропитано душком эгоизма? Вспоминается фильм «Морозко», где Иванушка превратился в медведя. Он пытался делать добрые дела, но все от него шарахались. И только когда он забыл про себя и подумал о ближнем, снова стал человеком.

Все люди приходят ко Христу разными путями и приносят ему свои дары. Первыми пришли к Нему пастухи, которым нечего было принести Господу, только свое чистое сердце. Это и есть наши бабушки, которые живут верой, желанием делать добро и пострадать за Христа. Спустя время к Богомладенцу Христу пришли волхвы. Они принесли золото, ладан и смирну. Но Бог смотрит не на богатые дары. Ему важно, чтобы человек реализовался в своей вере, ради Него делая то, что умеет. Наш личный духовный рост начинается тогда, когда мы говорим: «Без Тебе не могу творить ничесоже» (Ин. 15, 5). Ничего не знаю и не умею, но готов делать то, что Ты мне скажешь.