Просим ваших молитв о новопреставленном Максиме Иванове, который был усердным прихожанином храма Всех Святых. Он отошел ко Господу в Страстную пятницу, 18 апреля, а 27 мая исполнится 40 дней со дня его кончины.

Максиму было всего 40 лет, из них последние два года он страдал онкологическим заболеванием. До болезни был очень деятельным человеком. Возглавлял шествия на крестных ходах вокруг города и в Дивеево, неся хоругвь или фонарь, много помогал другим. В храме Всех Святых как память о нем остались пожертвованные им во время болезни большие иконы святителей Спиридона Тримифунтского и Луки Крымского. Максим всегда держался скромно, поэтому многие прихожане и не знают, каким он был. Его очень уважали священнослужители. По их просьбе и подготовлен этот материал...  

Мама Максима рассказала о детских увлечениях сына авиамодельным и парашютным спортом, о его упорном характере. Так получилось, что Максим первым в семье принял Святое Крещение, чем вызвал большое удивление родителей, которые прекрасно помнили, как на святых пустынках в Сарове гоняли верующих.

Муза Владимировна: «Я родом из Коми АССР. Из нас, северян, основательно вытравили веру. Помню, только у матери была спрятанная маленькая икона, но она об этом с нами не говорила, и мы росли без Бога… Когда начали восстанавливать Троицкий собор в Дивеево, жители Сарова по выходным дням на автобусах ездили  помогать. Запросился туда и Максим, окончивший девятый класс. Мы его отпустили, дело-то хорошее. Он сразу понравился священнику, и тот дал ему литературу. Через неделю он опять поехал в Дивеево, и уже вечером мы увидели на нем крестик. Он подтвердил, что окрестился».

Мама Максима рассказала, что он сначала учился в Военно-механическом институте в Ленинграде, а после смерти отца в 1995 году – перевелся в СарФТИ. Прошел трудовой путь во ВНИИЭФ от лаборанта да начальника исследовательской группы, входил в кадровый резерв Росатома.

Муза Владимировна: «Максим был трудяга, он много брал на себя. Помню, как во время лесных пожаров 2010 года постоянно находился на полигоне, где было дорогое оборудование. Оттуда вернулся весь красный, даже временно потерял слух. Он работал с большим рвением, привлекал молодежь, студентов. Во время болезни его постоянно навещали сотрудники, а когда уходили, то некоторые плакали. Его очень жалели. Он умирал в полном сознании, к нему продолжали приходить с чертежами, консультировались. Он даже звонил и вел деловые переговоры. Когда Максим перестал ходить на работу, его группа стала разбегаться. Он огорчался, но писал ребятам хорошие резюме. Вообще, сотрудники очень здорово нам помогали. Я всю жизнь проработала в медсанчасти, но такого участия к больному человеку со стороны коллег – не видела. Его приходили мыть, нас провожали на лечение и встречали. Руководство даже направило одного сотрудника в  Москву ухаживать за Максимом после операции.

Я была поражена широте круга общения сына. В Москве его тоже навещали знакомые священники, монахи и миряне. Одна женщина хотела отвезти нас к мощам блаженной Матроны Московской, но не смогла. Тогда она попросила об этом подругу. Та бросила все дела, потратила на нас много времени и, как экскурсовод, провела в обход огромной очереди, а потом еще проводила на метро. Удивительна доброта москвичей.

Лишь во время болезни сына я вырвалась из суеты и стала много общаться с ним. Поняла, как нашим детям нужны эти беседы. Остался внук Миша. Отец таскал его повсюду: на охоту, рыбалку, в горы. Они облазили Кавказ… После ухода Максима я узнала, как хорошо к нему относились люди. Многие не знали, что он умер, и искренне сетовали, что не простились с ним».

Когда мы попросили рассказать о Максиме его супругу Татьяну, она, немного собравшись с мыслями, сказала главное: «Максим жил для людей. Кто бы ни попросил, он первым кидался на помощь».

Татьяна: «Очень хорошие слова о Максиме сказали на похоронах его начальники. В церкви Максима совсем не знали с профессиональной стороны, он не афишировал это, т. к. работал с секретностью. А он имел много патентов на изобретения, активно передавал свои знания молодым сотрудникам.

Максим очень много читал, в том числе духовной литературы, ездил в храмы и монастыри. Особенно любил Наровчатский Троице-Сканов женский монастырь в Пензенской области, дружил с ныне покойной игуменией Евстолией. Помню, как наши прихожане собрали продукты для Кимляйского Александро-Невского мужского монастыря в Мордовии, и Максим вызвался их отвезти. Монахи нас встретили с большой радостью, т. к. у них даже мука закончилась. Говорили: «Вас к нам послал Господь…»

Максима оперировали в московской клинической больнице № 6. Он очень хотел жить, боролся до последнего, просил врачей испытать на нем какие-то новые методы лечения. Но даже в таком состоянии он пытался помочь другим. Например, искал и нашел клинику для товарища по несчастью, который лежал с ним в одной палате. Тот был готов заплатить за лечение, но, к сожалению, не дожил до этого. Этот состоятельный человек построил на свои деньги православный храм в г. Ессентуки. Максим подарил туда две большие иконы, и брат Максима, Алексей, отвез их туда уже после его смерти. Максим заказал их у той же художницы из Саранска, которая написала две иконы в наш храм Всех Святых. Еще он послал писаную икону прп. Серафима Саровского в республику Коми, где живут его родные. И там за него молились.

В последнее время Максим знал, что идет к Господу, и со смирением принял неизбежный конец. Он каждодневно претерпевал муки, но больше переживал не за себя, а за семилетнего сына Мишу. Он у нас – единственный долгожданный ребенок. Он очень любил отца и все никак не может принять случившееся, ведь они всегда были вместе. Когда они вдвоем ездили в монастыри, я спрашивала: «Сынок, как ты выстаиваешь долгие службы?» Он отвечал: «А я на полу сижу, пока папа молится». И мне нравилось, что у ребенка воспитывается сила духа…»

Помощник настоятеля храма Всех Святых Алексей Федоров познакомился с Максимом в 2003 году на субботнике по очистке южного склона монастырского холма за храмом прп. Серафима Саровского. Максим был сильным и широким в плечах, настоящим русским богатырем. Он принес бензопилу «Дружба», ею срезал засорявшие склон деревья толщиной в 2-3 руки и распилил их на чурки. А остальные мужчины топорами вырубали мелкий кустарник. А. Федоров: «Максим много помогал на субботниках и в организации крестных ходов, которых проведено уже более тридцати. Они сопряжены с незаметной на первый взгляд работой: вовремя подать автобусы, подвезти воду, заранее установить иконы на шесты, а потом их разобрать. И не так много людей, на которых во всем можно положиться. Максим был одним из них. Последнее время он на службах не мог стоять, сидел на лавочке, но все-таки бодрился. Царство ему Небесное. Нам его будет не хватать».

Иерей Вячеслав Гусихин: «О Максиме могу сказать только хорошее. Он был безотказный и прямой человек, сам предлагал помощь. Участвовал во всех крестных ходах – как солдат , хотя из-за полноты они давались ему с трудом.

После операции он причащался каждый день, потом вроде бы пошел на поправку и перестал, и болезнь вновь усилилась. Человек слаб. А в последний месяц я его практически ежедневно исповедовал и причащал. Его тошнило, но он держался изо всех сил. После причащения боль утихала примерно на полдня. За неделю-полторы до его кончины я не мог к нему прийти в течение 3-4 дней. А когда пришел, Максим сказал, что к нему являлся Господь в виде нетварного света, и боль отпустила примерно на день. Его комната была затенена шторами, т. к. даже дневной свет причинял боль. Он сначала подумал, что Господь его исцелил, до последнего надеялся на это. Наверное, Господь подавал ему надежду.

Как-то он сказал, что не достоин причащаться каждый день. Я пожурил его, что он только о себе думает. – «Если Господь дает такую возможность, нужно принимать это без сомнений». И попросил его: «Ты там не забудь и про меня». Он обещал: «Не забуду».

В конце Максим терпел ужасные боли, держался на морфии, жил от укола к уколу. Говорил, что пока не побываешь в этой шкуре, не поймешь. Он был отрешен от внешней действительности, погружен в себя. Его съедал рак, и он постоянно осознавал свою греховность, что «всяк человек ложь». Мы знаем, что старец Паисий Святогорец вымолил себе смерть через такую же болезнь. Это – тяжелый, но в чем-то и спасительный крест, во всяком случае – крест по силам. В Великую пятницу он причастился. А когда я пришел с ночной службы Великой субботы, узнал, что он умер».

Иерей Сергий Скузоваткин: «Максим был очень основательным. Бывало, его о чем-то попросишь, и сам забудешь об этом. А он звонит с конкретными предложениями, чувствует ответственность. Это был не легковесный выдумщик, который быстро загорается и гаснет, а серьезный человек. Хотя он на работе и занимал определенное положение, но вовсе не стремился выглядеть как начальник, и его называли просто Максом. Он был, а не казался настоящим человеком. Стойко терпел болезнь. За считанные минуты до смерти он еще шутил. Вообще, мне кажется, что у нас есть такие прихожане, которые должны остаться в памяти прихода. И Максим – один из них.