Наш собеседник – Ольга Владимировна Дегтева, директор Церковно-археологического музея Нижегородской епархии, что на территории Нижегородского Вознесенского Печерского мужского монастыря. Она – секретарь Епархиальной комиссии по канонизации новомучеников, созданной в 2004 году, и один из немногих специалистов, которые имеют доступ к архивно-следственным делам репрессированных, переданных из фондов ФСБ-КГБ в Центральный архив Нижегородской области.

– Ольга Владимировна, расскажите о деятельности Епархиальной комиссии по канонизации новомучеников.

– Дела репрессированных до сих пор закрыты, в открытом доступе их нет. Я много лет постоянно работаю с этими документами, и наша комиссия занимается не только выявлением новых кандидатов для канонизации, но самая большая и рутинная работа – изучение этого фонда. В нашей базе данных – более 2500 имен священнослужителей, монахов и мирян, пострадавших на территории Нижегородской области. Как правило, это – коллективные дела, хронологический разброс – с 1918 по 1946 год.

Первая волна репрессий пришлась на период Гражданской войны (1918-1921 гг.) и кампанию по изъятию церковных ценностей в 1922 году. Потом аресты проводились в связи с колхозным строительством (1930-1933 гг.), а пик наиболее массовых репрессий – 1937 год. Мы изучаем документы, пополняем базу данных, а также – отвечаем на запросы родственников и других заинтересованных лиц, предоставляя имеющуюся информацию. Фактически сегодня мы являемся посредниками между закрытым архивом и широкой массой людей.

Интерес к этой теме возник в связи с тем, что сейчас люди изучают свою родословную, проводят генеалогические исследования. И когда они добираются до советского периода истории, если речь идет о священнослужителях, то те – в 99 % случаев проходят по этим делам. Мы ежедневно получаем запросы из всех регионов, обмениваемся информацией с соседними епархиями и Синодальной комиссией по канонизации (г. Москва).

– Как быть с монашествующими? Ведь на многих из них родственники запрос не пришлют?

– Мы собрали списки последних насельников всех нижегородских монастырей на 1918 год. Но, действительно, трудно проследить их судьбу после ареста, даже если человек был просто выслан. Очень мало зацепок, потому что именно монашествующие чаще всего отказывались давать любые показания и вместо подписи ставили отпечаток пальца. В этих документах крайне редко попадаются фотографии. Может, они и были, но дела вычищены, часть материалов утрачена, листы из них выдраны или мы видим пустые конверты. Но даже если есть фото, не всегда удается определить, кто из участников дела на них изображен. Когда нам что-то удается узнать, мы передаем эту информацию в монастыри. Например, для Дивеевской обители составляем отдельный поминальный синодик, чтобы об этих сестрах молились как за мучениц, невинно пострадавших за Христа. А дальше – Господь управит. Если кто-то из них достоин дальнейшего изучения и прославления, то открытие новой информации происходит как бы само собой.

– А про насельников Саровского монастыря что-то известно?

– Да. У нас достаточно много дел, где фигурируют саровские монахи. Они разошлись из Саровской пустыни и, если продолжали совершать богослужения, их настигли репрессии в разных местах. Тогда территория Горьковского края была гораздо шире, к нему относился Муром, вплоть до Кирова. Поэтому часть документов отложилась во Владимирском, Кировском, Костромском и других приграничных областных архивах КГБ, включая Темников. Часто встречается термин – «странствующий монах», у таких людей не было никаких документов, их отлавливали, когда они приходили к верующим людям. При аресте они не называли свои мирские имена, которые носили до пострига. Или давали ложную информацию, запутывая следы, скрывая свою принадлежность к тому или иному внутрицерковному течению, которых тогда было много. Поэтому установить личность такого монаха и определить монастырь, из которого он пришел, – это сложная аналитическая работа. Иногда мы подготавливаем информацию о человеке, а через несколько лет всплывают новые документы, согласно которым, он – выходец из другого монастыря.

К нашим недавним изысканиям относятся анкетные сведения о монахах Саровского монастыря после его закрытия. Многие из них рассеялись по православным приходам в Ардатовском и Арзамасском уездах, в Муроме. Иеромонахи совершали церковные службы, там же жили и помогали при храмах монахини. Все перемешалось. Согласно некоторым делам, допустим, арестовывали бывшего иеромонаха Саровского монастыря и  вместе с ним – нескольких сестер из разных монастырей: из Ардатовского, из Меляевского скита Дивеевского монастыря и т. д. Как правило, монашествующие после разгона монастырей возвращались в те места, откуда они были родом. В этих деревнях жили их родственники, еще помнили их родителей, и они там находили себе пристанище. Часто селились небольшими общинками. Мы постоянно обмениваемся информацией по Саровскому монастырю с историком Валентином Александровичем Степашкиным. Я перепроверяю информацию о каждом обнаруженном монахе.

– А о тех, кто был прославлен Церковью, мы уже все знаем, или остаются белые пятна?

– Белые пятна остаются всегда, потому что это – советский период.

Мы пытаемся выяснить сан священнослужителя и храм, в котором он служил. А в анкете следственного дела записаны всего три буквы – «поп», потому что шел большой поток репрессированных, расстреливали множество людей, и часто следственное дело на них заводили и закрывали в один день, не было следствия как такового.

С Божьей помощью в житиях канонизированных новомучеников или «кандидатов», как мы их называем, белых пятен становится меньше. Конечно, они все уже предстали пред Господом, но это нужно для нас, ныне живущих.

– Допустим, вы людям дали информацию о репрессированном родственнике. Что происходит дальше? Они организуют почитание новомученика, издают его житие?

– Все бывает не так быстро. Сначала люди собирают информацию. Если я им пишу, что их родственника сослали, например, в Архангельскую область, они посылают запрос уже туда, а потом сообщают результат нам. С некоторыми людьми мы переписываемся уже много лет, сведения постоянно исправляются и дополняются. В итоге, они иногда издают книги.

А что касается уже прославленных новомучеников и исповедников Российских, то после их массовой канонизации на Архиерейском Соборе в 2000 году люди уже крестят детей в их честь или принимают монашеский постриг с этими именами. Они хотят узнать об этих святых и шлют нам запросы. Например, недавно написали из Москвы: «Мы окрестили дочь в честь новомученицы из вашей епархии – Елизаветы Самовской (или Самосской). Не могли бы вы прислать хотя бы краткое ее житие и изображение, т. к. мы хотим заказать икону в мастерской Оптиной пустыни…»

– Планируете ли вы издательскую деятельность? Наверное, проще один раз издать справочник, чем отвечать на каждый запрос?

– Мы подготовили такое издание, но требования ужесточились, и сейчас книга находится на согласовании в Издательском отделе Московской Патриархии. Происходит пересмотр списков Соборов святых всех епархий. Они перепроверяются, чтобы устранить недоразумения, например, чтобы один и тот же святой не был канонизирован в разных епархиях. Хотя Собор Нижегородских святых был утвержден еще Святейшим Патриархом Алексием II в 2008 году, но эти разногласия пока не дают нам возможности получить гриф на издание книги.

– Вспоминается священномученик Петр (Зверев), прославленный как архиепископ Воронежский, но который в 1919-1921 гг. был епископом Балахнинским, викарием Нижегородской епархии…

– Его канонизацию инициировала Воронежская епархия, так как там имелись основные документы, а у нас – только промежуточные – об  аресте святителя Петра. Тем не менее, мы очень почитаем его, и в экспозиции нашего музея есть посвященная ему витрина.

– Сколько человек в настоящее время входит в Собор Нижегородских святых?

– Всего 73 человека. И среди них – 48 новомучеников (включая священнослужителей, монашествующих и мирян). Мы издавали календари с указанием дат памяти нижегородских святых.

– В чем состоит наибольшая сложность вашей работы?

– В том, что по действующему закону ограничен доступ к этой информации. Мы бы были рады переложить с себя часть этого бремени, например, на монастыри, которые, как правило, заинтересованы в сборе такой информации… При Ельцине была более упрощенная процедура работы с этими архивными документами, тогда даже пообещали, что их раскроют через 15 лет после реабилитации, но потом ситуация резко изменилась. Бывает, что некоторые страницы следственных дел заклеены, прошиты или запечатаны сургучом, их читать нельзя. Поэтому сложно составить объективную картину. С учетом масштабов трагедии на территории нашей области объем материалов – очень большой, и нашей группе из 4 человек предстоит затратить еще много времени и сил, чтобы понять, что же происходило. Надеюсь, что с Божьей помощью постепенно многое прояснится.

Хотелось бы, чтобы пострадавших за веру людей поминали, молились за них. К сожалению, в нашей епархии до сих пор нет ни одного храма, освященного в честь новомучеников. И, наверное, эта ситуация должна меняться.