Прошли первые показы восстановленного спектакля по письмам Царственных страстотерпцев «Дом Свободы», и мы побеседовали с художественным руководителем ПТО «МiР», режиссером-постановщиком Ириной Семенчук. 

– Ирина Михайловна, что изменилось в спектакле за пять лет, с момента его премьеры в 2008 году?

– Мне кажется, за это время изменилось отношение людей к Царственным страстотерпцам. Каким-то непостижимым образом умягчились их сердца, они что-то переоценили. Может быть, к нам просто пришел такой доброжелательный зритель? Но я не думаю, что дело только в этом…

Пять лет назад, когда мы начинали работу над спектаклем, наши знакомые, в том числе и воцерковленные люди, говорили: «Что вы? Это такая страшно опасная тема! Не берите ее». А в городе на одной из молодежных конференций эта тема тогда вызвала ожесточенные споры, студенты кричали: «Николай – кровавый!» Даже среди православных прихожан некоторые говорили: «Мне непонятно, за что канонизировали эту семью». В 2008 году после спектакля одна женщина призналась: «Теперь я поняла, за что», и для нас это было большой радостью. А после последнего показа подошел зритель, серьезный мужчина: «Я, конечно, не очень хорошо отношусь к данному царю, но вы как-то убедительно его показали, и мне даже понравилось»…

Пять лет назад было немыслимо, чтобы в магазинах УСиС продавали чай в металлических коробках с изображением Царской семьи. Думаю, что это купят те, кому они дороги. Нам подарили похожую коробку, выпущенную к 300-летию Дома Романовых. Кто-то ее сохранял в течение ста лет…

– Получается, что спектакль помогает людям узнать и полюбить Царственных страстотерпцев?

– Я, конечно, не обольщаюсь, что мы переворачиваем сознание людей. Но капля камень точит:  церковные мероприятия, фильмы, публикации, телепередачи… Если в этом есть малая толика и нашего труда, то слава Богу!

Творчество – это такая вещь… Я не думаю, что мы что-то делаем для людей, наверное, это – способ познания мира для нас самих. Поэтому обращение к спектаклю приносит мне радость, приподнимает и очищает. Меня лично. Надеюсь, что и тех людей, которые участвуют в постановке. А, может, хоть чуть-чуть – тех, кто приходит на спектакль и прикасается к этой чистоте. Нам есть над чем работать, нельзя успокаиваться. Каждый спектакль – это экзамен, и я всегда сижу в зале и переживаю: сыграют – не сыграют. Расстраиваюсь, когда у актеров что-то не получается.

– Но ведь зритель не знает, как все задумано, как оно должно  быть…

– Не стоит делать скидку на это. Даже если зритель и не знает, как должно быть, он всегда подсознательно чувствует, есть гармония, либо ее нет.

– Столько трудов вложено в спектакль, а девочки разъедутся на учебу, и непонятно, когда он будет сыгран снова…

– Хорошо, когда зритель не подозревает, сколько трудов понесено. Он не должен видеть наш труд и пот, а воспринимать происходящее на сцене как легко и естественно протекающую жизнь. Для нас это – лучший комплимент.

Когда мы показывали «Дом Свободы» на творческой лаборатории школьных театров в Москве, один ее участник сказал: «Что тут такого? Я со своими школьниками делаю по десять таких постановок в год». И эта иллюзия простоты хороша. Конечно, после этого высказались более опытные критики и режиссеры. Например, художественный руководитель Московского театра русской драмы Михаил Щепенко произнес: «А я бы так не смог. Потому что я не знаю, каким образом там живет этот дух…» Высокую оценку нашему спектаклю на фестивале «Синяя птица» в Нижнем Новгороде дала Анастасия Ефремова, заместитель главного редактора журнала Союза театральных деятелей России «Страстной бульвар, 10». Она сказала, что это  – лучший спектакль, который она видела за последние четыре года (а она ежемесячно смотрит порядка 60 (!) спектаклей). Помимо прочего известного критика потрясли «умытые девичьи лица», она давно не видела в театре такой чистоты…

А по поводу смены актерского состава… Я думаю, что пусть через этот материал пройдут разные люди, ведь участие в спектакле работает на них. В этом есть смысл, поэтому не жалко. Я волновалась, как же войдут новички, ведь я так привыкла к прежним исполнителям. Мы долго и мучительно работали. Зато когда они надели костюмы и вышли на сцену, появилась отстраненность, и я забыла о том, что это – сегодняшние девчонки. У меня самой возникало ощущение подлинности, я погружалась в атмосферу той Семьи.

– Очень тронула трепетность взаимоотношений в Царской семье: ни малейшего раздражения, нежность и предупредительность в каждом взгляде и жесте.

– Мы выстроили взаимоотношения именно так, потому что это прочитывается в их письмах. Там нет ни одного грубого слова, ни одной жалобы. И это притом, что они были заперты в замкнутом пространстве. Девочки жили вчетвером в одной комнате.

Зрители, конечно, плачут. Некоторые боятся идти, опасаясь, что их нервы не выдержат. Наверное, зря. Я думаю, что слезы, которые возникают у людей в финале спектакля, – не от того, что мы давим на жалость (наоборот, мы стараемся этого избежать), а от осознания своего несовершенства и от восторга и умиления тем, как они хороши. Конечно, глядя на все это, понимаешь свое несовершенство. Может быть, то, что мне не удается сделать внутри своей жизни, отчасти удается сделать в работе? Этим я себя утешаю…

– Действительно, спектакль – щадящий по отношению к зрителю. Там не говорится о многих издевательствах и унижениях, которые претерпели Царственные страстотерпцы. Там нет чернухи…  

– В самом начале работы над спектаклем мы пробовали играть этюды из периода заточения Царской семьи в Екатеринбурге. Например, если в Тобольске они обедали сами, то в Екатеринбурге – вместе с охранниками, которые за едой выражались матом, плевали им в суп и пр. Как проиграть эту ситуацию? Допустим, одному плюнули в тарелку, значит, он остается голодным. Что делают при этом другие члены семьи? Делятся с ним? Мы этого не знаем, и для нас эта ситуация непонятна. Понятно лишь то, что нам это выдержать – не под силу.

– Как дальше планируете играть спектакль?

– Мы будем ориентироваться на девочек, которые учатся в вузах. Как только они  приезжают в Саров, мы будем объявлять спектакль. Обычно люди стараются попасть на выступления приезжих актеров, а своих, как полагают, всегда можно увидеть. А тут – другая ситуация. Зрителю, который не попал на спектакль, придется его ловить.

– У этой постановки есть будущее?

– Безусловно. Даже те люди, которые видели первый вариант спектакля, вдруг по-новому смотрят сейчас. Говорят, что стало лучше. Но ведь мы ничего не поменяли. Я думаю, что изменилось их отношение, появилась глубина понимания ситуации. И я рада этому. 

Спектакль востребован в других городах. Нас звали не только в соседний Арзамас, но и в Архангельскую область – в такое место, куда можно добраться только катером. Приглашали в Тобольск. Очень хочется поехать туда, хотя непонятно, как покрыть такие расходы. Конечно, этим нужно заниматься не ради денег. Это – некоммерческий проект, на нем не заработаешь, хотя бы не оказаться  в проигрыше…

Очень хочется привлечь невоцерковленных людей. Широкая публика плохо реагирует на рекламу, более действенно «сарафанное радио» – из уст в уста. Пусть после тебя на спектакль придут еще двое-трое. Мне кажется, что сами церковные люди как-то не заинтересованы в том, чтобы в городе эта тема звучала. А ведь это нужно, если мы хотим строить храм во имя Царственных страстотерпцев. Если бы наши зрители могли рассказать об этом спектакле своим знакомым… Это надо не для нас, а для них самих.

– Может быть, в 2007 году строительство этого храма не пошло, потому что не настало время, и не было должного почитания этих святых.

– Конечно. Как бы мы не стучались, все свершается в свое время...

Говорят актеры

– Мне  выпала большая честь – участвовать в спектакле «Дом Свободы». Я его смотрела пять лет назад, и он мне тогда очень понравился, но я никогда не думала, что сама буду в нем выступать. Спектакль построен на переписке, поэтому нужно было не просто вызубрить текст, но вложить в каждое слово частичку себя. Мы старались. Это была очень ответственная работа, ведь цель спектакля заключалась в том, чтобы люди по-другому посмотрели на Царскую семью, полюбили их. Чтобы передать дух cемьи, нам самим нужно было стать одной большой, дружной семьей. На репетициях мы поддерживали друг друга, не давали унывать – в точности, как это делали они.

Света Гарина, 9 класс

–  В 2008 году режиссер Ирина Михайловна Семенчук, может быть, в шутку, сказала мне, третьекласснице, что я тоже буду играть в спектакле. И вот, спустя пять лет, я стала Татьяной Николаевной Романовой. Всегда представляла себя в роли Марии, но в ходе работы все больше сопереживала своей героине. Самое трудное – так прочувствовать роль, чтобы не сфальшивить. «Мы не будем играть Царственных страстотерпцев. Святость и чистоту сыграть невозможно», – говорим мы в начале спектакля. И мы их не играли, мы жили на сцене. И каждый раз переживали вновь эти страшные (а порой – смешные) события. Пытались передать ощущение цельности этой семьи и во время репетиций стали семьей: вместе плакали и смеялись, спорили и мирились, обсуждали свои маленькие победы и поражения. Поэтому мы и смогли передать зрителям атмосферу любви в этой семье. Предстоит еще много работы, но уверена, что с Божьей помощью мы сыграем этот потрясающий спектакль еще не раз!

Маша Курякина, 9 класс

– После работы над спектаклем я во многом пересмотрела свои взгляды, потому что надо было хоть немного приблизиться по духу к тем людям, чью жизнь мы пытались прожить на сцене. Работа получилась не только над спектаклем, но и над собой. Было затрачено много времени и сил, но я ни разу не пожалела об этом. На репетициях порой было трудно прочувствовать мысли и эмоции этих людей в разных ситуациях, но я старалась глубже погрузиться в их мир. На выступлениях сильно волновалась, но это компенсировало присутствие родных людей. Я знала, что меня всегда поддержат, и сама была готова поддержать остальных, если что-то шло не так. Мне очень нравится наш новый коллектив, хотя сначала я сомневалась, что смогу кого-то другого эмоционально впустить в нашу сложившуюся семью.

Аня Клитина, студентка