Кандидат биологических наук, доцент кафедры антропологии биологического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова Наталия Николаевна Гончарова бывает в Сарове периодически. Саровчанам она известна прежде всего как специалист-антрополог, изучивший останки насельников Саровского монастыря и мирян, которые были извлечены из земли при восстановлении Успенского собора и храма во имя иконы Божией Матери «Живоносный Источник» в 2016-18 годах. 

В этом году Наталия Николаевна выступила в новой для себя роли – реконструктора облика героя 1812 года генерала Б.В.Полуектова, останки которого были найдены у храма Живоносного Источника при раскопках в 2018 году. Напомним, в 2022-м антрополог представила саровчанам работу своей коллеги А.В.Рассказовой по реконструкции облика супруги генерала Л.Ф.Полуектовой. 

Мы поговорили с Наталией Николаевной не только об этих работах, но и о том, кто такой антрополог и что он изучает, какие исследования были проведены в Сарове и есть ли у ученого планы на дальнейшие изыскания в нашем городе.

Изменчивость в пространстве и времени

Наталия Гончарова: «Сейчас антропологией называют буквально всё, что связано с изучением человека и его места в социуме, природе и т.д. Так, есть понятие социальная антропология, антропология детства, визуальная антропология и др. Но надо разделять «гуманитарную» и классическую антропологию. Классические антропологи, в числе которых и Станислав Владимирович Дробышевский (известный популяризатор науки, – В.А.), занимаются биологической антропологией. Это биология человека, но с определенным уклоном. Мы работаем с биологическим материалом – как правило, это ископаемые останки, а также изучаем нормальную изменчивость современного человека и в этом смысле отличаемся от медиков, которые исследуют отклонения, патологии. Биологическая антропология изучает полиморфизм, изменчивость человека в пространстве и времени. Когда речь идет о времени, имеется в виду и личное время человека от рождения до смерти, и время всего человечества – от появления людей до их современного состояния.

Работая с биологическим материалом, мы получаем информацию, которая может быть использована в самых разных областях науки, в частности, в этнической антропологии и исторической науке. Мы тесно работаем с археологами, и иногда данные по скелетным останкам не просто дополняют исследования археологов, но и являются вообще единственной информацией, позволяющей понять, что за население оставило тот или иной могильник. Так происходит потому, что с распространением христианства погребения стали безынвентарными – в них присутствует только самая простая одежда, которая, как правило, не сохраняется, и минимум предметов. Тогда как в дохристианскую эпоху погребения – например, скифские, финно-угорские – зачастую были богато убраны и сопровождались инвентарем, что позволяло сделать вывод о происхождении этих людей. И как только инвентарь из погребений исчезает, вступает в свои права антропология: мы можем кое-что сказать об антропологическом типе и предполагаемой истории изучаемой группы населения. 
В этом смысле биология и история смыкаются. Мы работаем с биологическим материалом, но наши данные представляют собой источник информации для других наук». 

- Мы в Сарове знаем ваши работы как исследователя костных останков, то есть у нас вы работаете в тесном сотрудничестве с археологами. Но ведь это не вся область ваших научных интересов?

Наталия Гончарова: «У меня она более широкая в некотором смысле вынужденно, потому что я работаю со студентами, а они не всегда хотят работать с костями. Студенты чаще интересуются другими направлениями антропологии, в том числе судебно-медицинской идентификацией личности, восстановлением лица по черепу и т.п. – более практическими вещами. Поэтому у меня есть работы и на другие темы, но по основному своему направлению я все-таки палеоантрополог, то есть работаю с древними материалами. Насколько эти материалы древние – другой вопрос, потому что это может быть и бронзовый век, и Средневековье, а иногда, как в Сарове, - Новое время, то есть последние века». 

Сложности идентификации

- Когда вы впервые прибыли в Саров?

Наталия Гончарова: «Впервые я попала в Саров в 2017 году, когда шли работы по расчистке и укреплению фундамента для строительства Успенского собора. В ходе этих работ вскрылись погребения. На тот момент, к сожалению, эти условные раскопки велись нерегулярно и не археологами. Это была, скорее, аварийно-спасательная операция по извлечению останков, которые оказались возле фундамента Успенского собора. Местные общественники – краеведы, историки – буквально остановили выкапывание котлована и как смогли собрали останки. Под скелет загоняли фанерный щит и целиком, чтобы ничего не нарушить, перекладывали его в специально изготовленные ящики. Никакой научной методики при извлечении останков применено не было, их просто спасли из-под ковша экскаватора. Обеспокоенные саровчане обратились сначала к археологам, а они уже перенаправили к нам, антропологам, потому что археологии уже нечего было там делать». 

Напомним, тогда удалось извлечь останки 31 погребенного у стен собора. Во многом благодаря саровским краеведам, в частности, участникам исторического объединения «Саровская пустынь», в 2018 году удалось добиться того, что работам на фундаменте церкви Живоносного Источника предшествовали профессиональные археологические раскопки, проведенные специалистами из Института археологии РАН. И здесь антропологу было намного легче работать. Именно тогда были обнаружены захоронения супругов Полуектовых и других менее известных людей, и некоторых удалось идентифицировать.

- Какие исследования вы провели в Сарове? Удалось ли кого-то опознать?

Наталия Гончарова: «По материалам, полученным возле Успенского собора, большое исследование провел местный краевед Валентин Александрович Степашкин. Анализируя архивные данные, он пришел к ряду заключений: например, в одном месте, по его мнению, были похоронены строители, погибшие при строительстве или обновлении храма, в другом он попытался идентифицировать строителя Ефрема. Но эти научные изыскания опирались только на информацию из архивов, а она зачастую неполна. И кроме всего прочего, планы, которые анализировал краевед, относились к определенному времени, а позже были сделаны дополнительные захоронения. Отсюда происходит ряд неточностей. Так, один из фанерных ящиков имел надпись «строитель Ефрем», однако в нем находились останки 20-летнего мужчины. Между тем известно, что Ефрем был очень пожилым человеком (прожил 86 лет, – В.А.). А там, где краевед предположил, что захоронены рабочие, упавшие при строительстве с большой высоты, обнаружилось, что разрушения костей были посмертными. Один из «рабочих» был похоронен в иерейском облачении, следовательно, это не рабочий, а либо мирской священник, либо, что вероятнее, все-таки иеромонах. Такие уточнения были, но я не особенно настаивала на своей линии, потому что людям гораздо интереснее находки известных исторических персонажей, чем безвестных монахов. И в этом нет ничего криминального. 
Все извлеченные останки упокоились независимо от того, был ли там строитель Ефрем или просто безвестный иеромонах. Над общими могилами стоят безымянные кресты, и это, с моей точки зрения, вполне разумно». 

- Почему в Саровском монастыре такие сложности с идентификацией захоронений? Может ли это быть связано с практикой подзахоронений, которая выявилась при раскопках? Нормальная ли это вообще практика для тех времен? 

Наталия Гончарова: «Да, путаница происходит во многом из-за подзахоронений. В XIX веке начали строить склепы, и это предполагает, что там похоронен кто-то конкретный. Но ранее этого времени никаких специальных склепов не строили, хоронили просто в гробовине. Поэтому захоронения могут наслаиваться, если кладбище используется в течение столетий, а монастырские кладбища использовались именно так – на протяжении всей жизни обители. Это результат того, что старались похоронить как можно ближе к стене собора. 

Мало того, работая с сельскими кладбищами, мы встречаем ситуацию, когда четко читается погребальная яма, где лежит скелет в анатомическом порядке, а в углу сложены косточки и полуразрушенный череп, не относящиеся к основному погребению. Как так получилось? Произошла банальная вещь: копали могилу, наткнулись на кости и сложили их в углу выкопанной ямы. Это абсолютно типовой случай. То есть некоторая многослойность встречается и здесь. И это несмотря на то, что земли в России много. Что уж говорить, например, о Балканах, где земля в дефиците – там многослойные разновременные захоронения на одном и том же месте вообще нормальная практика.

Почвы у нас в средней полосе, в основном, суглинистые, они не очень хорошо сохраняют органику. Но дело даже не в этом, а в том, что при христианских погребениях никаких идентифицирующих предметов не предполагается. Кроме иерейского облачения, украшенного золотыми, бронзовыми, медными нитями, которые дают определенные окислы – например, зеленого цвета. Они, естественно, окрашивают и кости, и мягкие ткани. Поэтому, если мы видим следы окислов на останках, а топография окислов хорошо читается, мы можем сделать предположение, что человек был похоронен в каком-то облачении. Однако чаще всего погребали просто в монашеских рясе и мантии. Мы обнаруживали в погребениях элементы мантий, специфически саровские кожаные четки-лестовки, фрагменты облачений – монашеский параман (небольшой четырехугольный плат с изображением креста, – В.А.), который надевается на голое тело или рубашку и носится под одеждой как символ вериг. В общем, что-то сохраняется, но оно типовое, не индивидуализирующее. Когда мы говорим об идентификации, нам нужны четкие указания на то, что у конкретного человека был такой-то предмет. Вот так повезло с Полуектовыми – вместе с останками были найдены обручальные кольца с надписями («Л.Ф.К.Г. Б.В.П. ноября 4 дня 1817» у мужского захоронения и «Б.В.П. Л.Ф.К.Г. ноября 4 дня 1817» у женского, а также фрагменты военного мундира с эполетами, – В.А.)».

Напомним также, что в 2018 году «Новый город» (№15/2018) со слов нижегородских археологов Николая Грибова и Натальи Ивановой писал: «В одном из захоронений у Успенского собора были обнаружены два резных деревянных креста. Один – обычный, а на обратной стороне второго изображен святой - великомученик Назарий. Так как у монашествующих существовал обычай носить иконки или кресты с изображением своих небесных покровителей, археологи предположили, что покойный имел монашеское имя Назарий. При помощи краеведа Валентина Степашкина удалось выяснить, что это захоронение принадлежало соборному старцу Назарию, в миру Захару Трофимовичу Дедушкину»…

- С какой точностью можно определить возраст почившего по костям?

Наталия Гончарова: «Примерный возраст можно определить даже без дополнительных исследований. Если у нас есть весь костяк, по совокупности признаков мы можем определить возраст смерти индивида с точностью 5-10 лет. Интервал довольно большой, но, к сожалению, более точного способа определения возраста нет. Возраст, который мы определяем по скелету, является биологическим, а он может довольно сильно отличаться от паспортного. Из своего опыта мы знаем, что некоторые люди быстро стареют, а другие довольно долго сохраняют моложавость». Кстати, средний возраст смерти найденных в Саровском монастыре людей – 48,5 лет, что по тем временам совсем немало». 

Суровый Саров

- Можно ли по костям составить примерную картину, как жили саровские насельники, чем питались, чем болели?

Наталия Гончарова: «Для установления, чем питались, требовалось бы провести изотопный анализ – сжечь часть костей. Однако и в этом случае можно сказать только, например, о преимущественно зерновой или белковой, рыбной диете – точнее не получится, потому что люди все равно едят разную пищу. Применительно к саровским материалам возможности провести изотопный анализ не было, поэтому предположение о типе питания не было сделано. Но вообще питание в монастыре было примерно таким же, как и сейчас – без мяса и с другими ограничениями, прописанными в монастырском уставе. 

Что касается состояния скелетов, то на конференции в 2018 году я рассказывала, что у саровских монахов выявлено огромное количество различных патологий опорно-двигательного аппарата. Хрящевые грыжи, переломы, иногда очень тяжелые, когда неправильно срастаются кости, потому что никто их не лечил – как срослось, так и срослось. При неправильном сращении костей образовывались дополнительные суставы, и люди жили с постоянной болью. Причем, поскольку у меня был сравнительный материал по другим монастырям, включая и Соловецкий, получалось, что в Сарове количество скелетных патологий было в два раза выше, чем в остальных монастырских материалах. Это может говорить о том, что труд в Сарове был особенно тяжелым и жестким. Из жизнеописаний саровских монахов мы знаем, что в числе прочих послушаний здесь были связанные с лесом – монахи валили лес, заготавливали его. Вполне возможно, что при этих лесозаготовках и возникали такие тяжелые травмы. Но помимо лесозаготовок могли быть и другие послушания, тоже нелегкие – в поле, в лесу, в огороде и т.д. Количество поражений костей – различных артрозов и др., было довольно велико у монахов Саровской пустыни – более 72%. И это снова говорит о том, что трудились они крайне тяжело.

Зафиксированы у саровских монахов и специфические заболевания суставов стоп и пальцев ног, по-видимому, связанные с частыми земными поклонами - на суставной поверхности первого луча ноги (соответствует большому пальцу, – В.А.) были зафиксированы специфические «полировки» сустава. И поскольку частота полировок была необычно высока (как правило, не более 2-3% населения, основная причина - подагра) – у саровских монахов процент этой патологии был намного выше (более 40%). И объяснить это просто тяжелой работой сложно. Предположить, что у монахов была подагра, тоже не получится, так как она возникает при интенсивном белковом питании. Поэтому никакого другого разумного объяснения этой особенности я не нашла, кроме как выполнение монашеского правила. Земные поклоны, вкупе с жесткими сапогами, которые при поклонах сдавливали стопу, могли привести к таким изменениям. А поклонов, по-видимому, саровские монахи делали немало. Так, святой Иосиф Волоцкий (основатель Иосифо-Волоцкого монастыря в Московской области, – В.А.) рекомендовал своим монахам, если есть свободная минута, положить несколько земных поклонов. Чем класть 300 поклонов подряд, лучше разбить это число на несколько «подходов». И эта цифра поражает воображение: 300 поклонов в день - это очень тяжелая нагрузка». 

Здесь также можно припомнить описания паломниками саровских церковных служб, которые длились иногда до десяти часов в день, а в праздничные дни доходили до двенадцати! Неудивительно, что саровские насельники страдали всевозможными заболеваниями позвоночника и суставов.

- Можете ли припомнить особо интересные находки, связанные с Саровом?

Наталия Гончарова: «Уникальность тут скорее не в заболеваниях или изменениях костей, все они встречаются и в других местах, а в их количестве, процентной частоте. Ну а если говорить о вещевом комплексе, то, например, интересно было, что практически в каждом погребении находились фрагменты так называемых елейниц. Было найдено и несколько цельных елейниц, с содержимым внутри – это был елей последнего соборования. Перед смертью монахов соборовали, и остатки масла от соборования заливали в специальные скляночки, которые потом ставили в гроб. Это были массовые находки, скляночки тоже были самые типовые – буквально аптечные пузырьки. Но это вызвало интерес, потому что они нечасто сохраняются – раздавливаются землей, их не всегда находят. 

Еще одна интересная находка - у одного из монахов была искусственная челюсть: маркер того, что он был непростым человеком, ведь это не могло быть дешево. Кроме того, это означало, что погребение относится к концу XIX - началу XX века, когда стоматологическая помощь в России стала достаточно продвинутой. В те времена для имитации зубов могли делать керамические коронки, но иногда на вставные челюсти приклеивали зубы, удаленные у других людей во время стоматологических манипуляций. У найденного в Сарове монаха зубы на вставной челюсти были частично керамические, частично – человеческие». 

- Насколько сильно люди в те времена отличались от нынешних?

Наталия Гончарова: «Я бы сказала, не очень сильно. Средняя длина тела была 172,2 см – практически такая же, как и сейчас. Но для XVIII–XIX веков это выше среднего значения. В Троице-Сергиевой лавре – 171,9, а вот в Соловках – 178 см. Однако люди тех времен, работавшие физически, имели более выраженное мышечное развитие, и это хорошо читается на костях - места прикрепления мышц выделяются определенными шероховатостями». 

Наталии Николаевне, помимо Сарова, довелось работать в Троице-Сергиевой лавре и на Соловках, а также в Иосифо-Волоцком, Николо-Угрешском монастырях, Зосимовой пустыни под Москвой и т.д. Работала она, по ее словам, и «по разным городам и весям» – Владимир, Суздаль, Ярославль, Тверь, Новгород.

- Можно ли сделать обобщенные выводы, как на протяжении веков менялось население Центральной России? 

Наталия Гончарова: «Если делать самые общие выводы, то славянское, древнерусское население несколько отличалось от нынешнего русского населения. Когда началась славянская колонизация Восточной Европы, движение племен шло, прежде всего, через западные области – Псковскую, Смоленскую, Полоцкую земли. Славяне распространялись на восток и постепенно смешивались с местным населением – финно-угорскими и балтскими племенами (последние – вовсе не те прибалты, которых мы знаем сейчас; балты были расселены очень широко, вплоть до нынешней Рязанской области). Взаимодействие с местным населением было неконфликтным – это была мирная спокойная колонизация, не предполагавшая уничтожения местного населения. Следы ассимиляции местных народов мы очень хорошо видим на древнеславянском населении: популяции, жившие в более западных регионах, довольно сильно отличаются от тех, кто жил на востоке. Восточные впитывали в себя черты финно-угорских народов и отличались меньшими размерами черепа, немного более уплощенным лицом, пониженным выступанием переносицы, более мелкими размерами тела. А те, кто в древнерусское время жил на западе ареала, отличались более прямыми и узкими носами, более крупными черепами и т.д. Современные русские, даже до эпохи массовых миграций, которая началась в 50-60 годы прошлого века, стали более монолитны, однородны – произошел процесс выравнивания морфологического типа с запада на восток. Конечно, это выравнивание условно, потому что в современном населении мы выделяем около семи морфологических вариантов русских. Но усредненный портрет русского народа один и тот же в Вологодской, Рязанской, Калужской и других областях. 

Менялась от века к веку и длина тела. Этот процесс волнообразный, и в прошлом были уже эпохи, когда люди чуть-чуть подрастали, потом немного уменьшались. С чем это связано, мы пока не знаем. Первое, что приходит в голову, - это изменения в питании. Но эти волнообразные колебания длины тела происходили сразу на очень большой территории, поэтому связать это с природными условиями и питанием довольно сложно». 

Герои нашей истории обретают лицо

- В 2022 году Вы представили саровчанам портрет супруги генерала Бориса Владимировича Полуектова Любови Федоровны авторства А.В.Рассказовой. А в этом году поделились графической реконструкцией облика самого генерала, выполненной Вами. Чем отличаются эти работы? Насколько сложно было их создавать?

Наталия Гончарова: «То, что сделала Анна Владимировна Рассказова (сотрудник лаборатории пластической реконструкции центра физической антропологии РАН, – В.А.), предполагает очень высокий уровень владения методикой реконструкции, когда делается не просто профильный обвод черепа с наложением проекции мягких тканей, как сделала я, а реконструкция анфас, которая предполагает анализ степени развития мышц на лице, а также общего абриса лица. На 3D-модель черепа виртуально накладываются слои мышц и затем «обтягиваются» кожей. Это настоящая реконструкция. Конечно, это не совсем метод М.М.Герасимова, так как здесь используются представления о среднем размере той или иной мягкой ткани. Герасимов же старался максимально отразить индивидуальность человека. Для этого он скрупулезно изучал степень развития той или иной мышцы, насколько это можно понять по развитию соответствующей шероховатости на черепе. В случае с портретом Л.Ф.Полуектовой все было сделано немного проще, хотя бы потому, что ее череп не покидал пределы Сарова – Анна Владимировна работала с его фотоизображением. Поскольку было сделано много фотографий, у нее получилось создать 3D-модель с помощью определенных программных продуктов и на ней уже выполнить реконструкцию. 

Что касается реконструкции облика самого генерала, то она сделана проще. Эту методику в рамках нашего обучения осваивают даже студенты. Мы делаем обвод черепа, затем подгоняем его под реальный размер черепа и на нем прорисовываем и просчитываем по специальным формулам положение глаз, кончика носа, рассчитываем толщины мягких тканей на лбу, переносье, губы и т.д. Затем делается обвод по мягким тканям, и, в принципе, на этом можно было бы даже остановиться. Но такой профиль читается не очень хорошо, потому что он плоский. Поэтому после того, как профиль получен, выполняется некая художественная часть – тени, выпуклости, чтобы стал более понятным рельеф лица. Я рискнула самостоятельно, под руководством Анны Владимировны, сделать такую реконструкцию. Это был мой первый опыт. Когда есть портрет (портрет генерала Б.В.Полуектова находится в Военной галерее Зимнего дворца, – В.А.), это немного облегчает задачу, но в чем-то ее и усложняет: если вдруг реконструкция получается сильно отличная от оригинала, надо разбираться, почему так вышло. 

Та реконструкция, которая у меня получилась, учитывала средние характеристики для популяции. А ведь глаза у генерала на картине огромны, и надо сказать, что и на черепе это хорошо видно – глазницы необычно высокие. Поэтому есть над чем еще поработать! Возможно, я «поиграю» еще с этим портретом – хочется посмотреть, что будет, если, допустим, увеличить немножко глаза». 

- А «состаривать» вы его не собираетесь? Ведь он умер немолодым (64 года).

Наталия Гончарова: «Я могу попробовать это сделать, но не уверена, что у меня хватит опыта». 

- Планируете ли еще что-то изучать в Сарове? 

Наталия Гончарова: «У меня остались неопубликованные данные по выборке, которая была собрана в 2018 году возле церкви Живоносного Источника (21 захоронение, – В.А.). Это единственное, что пока еще не сделано с точки зрения науки. Выборка обработана, ее можно сравнить с тем, что найдено у Успенского собора, но я не ожидаю больших отличий. Хотя возле Успенского собора преимущественно были похоронены монахи, а у церкви Живоносного Источника в большей степени миряне – ктиторы, вкладчики, те, кто помогал обители, однако это одно и то же население. В Саровский монастырь, конечно, могли приезжать откуда-то издалека, но монастырей в России было много, и все-таки шли обычно в не очень далекую от дома обитель. 

Может быть, миряне будут отличаться от монахов по частоте встречаемости патологий – все-таки миряне имели возможность некоторых послаблений в физических нагрузках. Но в целом я не ожидаю серьезных отличий монахов от светского населения этого региона».

Фото из архива Н.Н.Гончаровой и группы «Музей ядерного оружия» ВКонтакте