Я программист с почти 20-летним стажем. Программировал на целом ряде языков (Pascal, C, C++, Fortran, Basic, Assembler, shell script и другие), а переводил и читал программы еще на дюжине языков. Некоторые базовые принципы программирования не так уж отличаются от принципов построения обычных языков. В частности, поэтому я испытываю большой и все возрастающий интерес к языкознанию. И все больше мне нравится мой родной, русский язык, равно как и церковно-славянский, язык моей церкви.

Естественный язык куда богаче, чем язык программирования. Каждое слово, как правило, многозначно, оно обязательно имеет свою историю, смысловые оттенки, однокоренные слова,  синонимы и антонимы, также уточняющие его смысл. Каждое слово порождает вполне определенный ассоциативный ряд, целый «жгут» родственных понятий. В каждом случае мы интуитивно понимаем, что в данном контексте уместно по смыслу выбрать именно такой синоним, а не другой. Математика – как часто говорят, язык науки, поэтому многие математики изучали свойства языков. Недаром такие важные понятия теории вероятности и математической статистики как «цепи Маркова» изучались их автором (А.А.Марковым) на примере анализа текста «Евгения Онегина». Язык также является хранителем исторического и духовного опыта народа.

В либеральных кругах часто звучат упреки в сторону православных в том, что в церкви в качестве языка богослужений используются церковнославянский язык, а не современный русский. Но чем дольше я нахожусь в церкви, тем больше понимаю, насколько это правильно и насколько преступным было бы от этого отказаться (как и католикам не следует отказываться от латыни). Дело в том, что язык является хранителем понятий и смыслов. Пока язык существует, люди эти смыслы могут уловить. Забвение языка означает забвение смыслов – а вместе с ним и уничтожение исторического опыта. Именно поэтому, например, засилье «олбанского» языка в Интернете (то есть намеренно упрощенного и искаженного русского в стиле «превед, медвед») может рассматриваться как метод ведения информационной войны против России. Потому что вместе с уничтожением литературного русского языка исчезнут многие очень важные слова и их смыслы. В «олбанском» языке многие понятия просто не могут быть выражены, за неимением подходящих слов. Точно так же забвение церковнославянского языка означает забвение и исчезновение многих важных понятий и смыслов. Возникающая в результате немота порождает духовное рабство, а за ним и порабощение физическое. В чем и состоит истинная цель указанных выше либералов, несмотря на их громкое самоназвание.

В качестве учебного примера приведу совершенно конкретный случай из реальной жизни – известное изречение преподобного Серафима Саровского: «Стяжи дух мирен, и тысячи душ спасутся около тебя». Переводить, я думаю, не надо – церковно-славянский язык русским людям еще пока понятен на генетическом уровне, даже когда точного значения слов человек не знает.

Этим изречением Серафим выразил суть христианского подвига. В этом изречении дается, например, ответ тем людям (материалистам), которые сводят все содержание человеческой жизни только к производству и потреблению материальных предметов, а всех людей, не занятых материальным производством  (например, музыкантов, писателей, актеров, ученых, учителей, священников или монахов) объявляют «дармоедами», «обслугой» и «лишними людьми», не имеющими права на жизнь. В этом изречении дается ответ и на вопрос «в чем состоит социальное служение христиан». Оказывается, что изменение состояния своего духа имеет не только личное значение, но играет и социальную роль – оно помогает другим людям в деле спасения души.

И вот я встречаю в газете Городской курьер, №21 от 25 мая 2011, статью «как учил преподобный» с описанием фотоконкурса «Православные святыни атомных городов». Там слова прп. Серафима передаются так: «Имей мир в своем сердце, и вокруг тебя спасутся тысячи». Это, конечно, перевод с церковно-славянского языка на русский язык. Перевод, по моему мнению полностью, профанирующий содержание изречения батюшки Серафима. Можно ведь сказать – подумаешь, фраза. Но это не просто фраза, эти слова взяты как девиз, а девиз имеет особую значимость как отточенная формулировка какой-то идеи, как знамя.

Слово «стяжи» имеет очевидную активную, волевую окраску – стяжать что-то можно только усилием воли, трудом. Волевая окраска в этом слове даже более выражена, чем в родственном по смыслу слове «приобрети». В беседе с Мотовиловым Серафим говорит о «стяжании Духа Святого» как о цели христианской жизни. Говоря о «стяжании», он приводит в пример купцов, которые трудом и смекалкой стяжают (собирают) богатство. Серафим был из рода курского купечества, этот пример был ему близок. В советское время слово «стяжатель» имело негативный оттенок, но даже в этом случае оно означало человека энергичного, алчущего приобрести богатство.

Слово «стяжи» также однокоренное со словом «стяг» (знамя) и «стягивать» (собирать). То есть «стяжать» можно тогда, когда есть некий стяг, высокая цель, которая стягивает, собирает вокруг себя единомышленников или воинов. Стяг – воинский термин, поэтому «стяжать» ассоциируется также с битвой, в данном случае, с духовной бранью под стягом Спасителя.

Напротив, слово «имей» – пассивно и лишено волевой окраски. Иметь можно просто так, по наследству, в подарок или волей случая. Слово «имей» более грубо-вещественное, и оно никакого стягивания единомышленников не предполагает. Напротив, оно ассоциируется с обособлением, использованием чего-то в своих личных целях. Недаром раньше барские усадьбы назывались «имениями». А сейчас, когда нас обидели тем, что использовали как неодушевленную вещь, мы порой говорим: «Нас поимели».

Дальше, «стяжи дух мирен» и «имей мир в своем сердце» апеллируют к двум совершенно разным предметам – духу и сердцу. Видно, переводчику слово «дух» показалось несовременным. А ведь смысл слов совсем разный. Дух относится к сфере воли, разума, делания. Сердце – это сфера чувств, эмоций, симпатий. Можно сказать «высокий воинский дух», но никто не скажет «высокое воинское сердце». Можно сказать «отзывчивое сердце», а «отзывчивый дух» звучит как-то неблагозвучно. Дух бывает крепким или слабым, неукротимым или сломленным. Сердце бывает добрым или злым, черствым или отзывчивым. Совсем разные смыслы.

Выражение «стяжи дух мирен» удивительно. Два активных, волевых слова характеризуются прилагательным «мирен», словом спокойным, сдержанным. Это кажется противоречием, но в этом-то и состоит нетривиальный смысл слов Серафима. Активным деланием, волевым усилием мы должны усмирить свой дух, побороть его, сделать его мирным. Человек, стяжавший дух мирен – это победитель, усмиривший бушующие страсти, и обретший в результате душевный мир, которым может поделиться с ближним.

Человек «имеющий мир в сердце» – это просто старичок-добрячок, который то ли от природы, то ли от лени (гнев требует много энергии), то ли от черствости (отгородился от всех, и мне хорошо) имеет мирное, спокойное сердце. Совсем другой образ человека.

Далее, «и тысячи душ спасутся». Спасутся не тысячи тел, а тысячи душ. То есть заданный контекст предполагает, что 1)душа существует, 2)душа нуждается в спасении и 3)душа – именно та ценность, которую надо спасать. Слова Серафима не обещают спасать богатство, власть, тело. Спасется самое главное – душа.

«Вокруг тебя спасутся тысячи» – фраза как будто намеренно неопределенная. Спасутся тысячи кого – баранов, овец, кроликов? Спасутся от чего – от потопа, пожара, банкротства? Контекст потерян, поэтому фразу можно трактовать как угодно.

Можно по-разному относиться к преподобному Серафиму, можно соглашаться или не соглашаться с его словами. Но такой вот «перевод» очевидным образом грубо искажает смысл его высказывания. Вот так постепенно и теряются смыслы, убивается язык.

Либералы также говорят – дескать, церковно-славянский язык «мертвый», на нем в обычной жизни не разговаривают, а используют только для богослужений. Не знаю как вы, а я в этом вижу силу, а не слабость, пользу, а не вред. Церковно-славянский, будучи языком священным, является неизменным «платиновым эталоном», подобно платиновому эталону метра в Палате мер и весов, по которому мы можем измерять состояние современного нам живого русского языка, который «дышит», развивается. Если мы потеряем этот эталон, то мы окажемся совсем беззащитными перед «олбанским» языком, оглупляющим и унижающим нас. Живой разговорный русский язык должен жить, должен развиваться – и не стоит его насильно ограничивать. Но чтобы житейские бури не разрушили его, он нуждается в таком прочном якоре, как церковно-славянский язык, священный язык богослужений, хранитель самых главных христианских смыслов.