Услышав о ворожбе, магии и колдовстве, современник скорее всего вспомнит детские сказки и времена древнего невежества. Однако наблюдения и размышления над окружающим миром настойчиво приводят к мысли, что такие, казалось бы, давно забытые понятия, как магизм, имеют прямое отношение к нашему обществу. Здесь, конечно, подразумевается не «фокусы» и «спецэффекты», а магизм как тип сознания.

Все познается в сравнении, поэтому магизм прежде всего следует сравнить с другими типами сознания, которые в первую очередь отличаются целеполаганием и способом взаимодействия человеческого разума с внешним миром. Их можно различать по тому, к чему человек стремится и как он себя ведет, встречаясь с явлениями окружающего мира.

Древний языческий период Истории характеризуется преобладанием магического сознания (человек колдующий). Во времена христианских империй преобладает религиозное сознание (человек верующий). В эпоху Просвещения доминирующим стало научное сознание (человек познающий). В постиндустриальном «обществе потребления» главную роль начинает играть потребительское сознание (человек потребляющий). Проанализируем эти типы сознания по разным критериям.

Целеполагание

Верующий устремлен к Богу. Ученый — к Истине. Это высшие и внешние по отношению к человеку цели, к которым он стремится бескорыстно. Напротив, человек, использующий магию, всегда преследует корыстные цели (власть, слава, богатство). Этим же отличается потребительство — потребитель нацелен на удовлетворение своих потребностей. Магизм отличается от потребительства только инструментом достижения корыстной цели — в первом случае это магия, во втором — техника. Таким образом, религиозное и научное сознание бескорыстно стремятся к высшей цели (Бог, Истина), а магическое и потребительское — к эгоистической корыстной цели.

Адаптивность

Она состоит в том, что человек, взаимодействуя с внешним миром, готов изменяться. Христиане знают, что главное условие спасения — это покаяние, «изменение ума» (от греческого μετάνοια). Через покаяние человек изменяется, избавляясь от грехов и страстей — и этим путем приближается к Богу.

Адаптивность присуща и ученому, ведь научное познание — тоже изменение ума, хотя и другого рода. Открыв новый закон природы, ученый скажет: «мы стали лучше понимать окружающий мир». Своим открытием ученый изменяет себя и свой разум, а значит адаптируется.

Адаптивность не означает пассивности и равнодушия к окружающему миру. Изменяя себя, человек изменяет и мир. «Стяжи дух мирен, и тысячи душ спасутся около тебя» — говорил преподобный Серафим Саровский. Так же ученый, совершенствуя свой разум, совершает научное открытие, которое приводит к развитию технологий, изменяющих мир. Так — через изменение себя — верующий и ученый вместе изменяют мир и этим соучаствуют в Творении мира. В этом сотворчестве человека и Бога и заключается, наверное, смысл Истории.

В то же время магизм, как и потребительство, принципиально не адаптивны. «Человек колдующий» не хочет изменять себя, он хочет использовать окружающий мир для своих целей с помощью магии. Например, девушка, пытающаяся с помощью магии «приворожить» юношу, думает не о том, как заслужить его любовь (для этого надо было бы стать добрее, милосерднее, или сбросить вес, например), а о том, как заставить избранника жениться на ней помимо его воли, не изменяясь самой. То же самое касается потребителя, который ленив и не хочет изменяться сам, а хочет потреблять готовое.

Интеллектуальность

Она заключается в способности различать явления внешнего мира. В книге «Структура разума» американского психолога Говарда Гарднера интеллект определяется, как «способность различать смысловые оттенки». Так, в главе о лингвистическом интеллекте Гарднер пишет: «Логика поэта так же несокрушима, как логика ученого, хотя и излагается иначе. «...Если для логики ученого необходима чувствительность к взаимосвязи одной гипотезы (или закона) с другой, то логика поэта основывается на чувствительности к оттенкам значения и к тому, как они влияют на соседние слова... Это чувствительность к значению слов, при которой человек понимает оттенок различия между тем, что чернила пролиты «намеренно», «умышленно» или «нарочно». Чувствительность к порядку слов — способность следовать правилам грамматики, а в подходящем случае и нарушать их. На несколько более тонком уровне находится чувствительность к звукам, ритму, склонению и стихотворному размеру. Поэта можно считать надежным гидом, показывающим путь в царство лингвистического интеллекта».

Дав такое определение интеллекта, надо признать религиозное сознание интеллектуальным, поскольку оно очень чувствительно к различению добра и зла. Недаром святые отцы учили подходить ко всему «с рассуждением». Преподобный Антоний Великий говорил: «Рассудительность есть око души и ее светильник, как глаз есть светильник тела». И поскольку цель верующего в стремлении к Богу, то первый вопрос, который он задает себе, встречая любое явление, это вопрос источника этого явления, то есть вопрос различения добра и зла, поскольку Бог есть источник добра. Апостол Иоанн Богослов говорил об этом так: «Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире» (1 Ин, 4:1). Оценивая события Истории и социальной жизни, христиане спрашивают себя: это была воля Божия или страсти человеческие? Собираясь приобрести новый «гаджет» и автомобиль, — они меня к Богу приближают или отдаляют? На это нет общего ответа. Гаджет может облегчить работу волонтера, автомобиль — не опоздать на службу. А может быть наоборот — человек из вещей сотворит себе кумира и будет ему поклоняться. Поэтому верующему и нужно ко всему относиться с рассуждением.

Научное сознание также интеллектуально, поскольку чувствительно к различению истины и лжи. Научное сообщество выработало сложную и эффективную методологию, позволяющую отделять объективные факты от субъективных мнений, а также спекуляций и фальсификаций. Это великое достижение человеческого разума заслуживает самой высокой оценки. Интеллектуальность ученого проявляется и в неутолимом любопытстве, с которым он относится к миру. Наука, как общественный институт, возникла, когда знание как таковое было осознано в качестве самодостаточной ценности. Вспомним известное изречение Френсиса Бэкона: «Знание — сила». Познание Творения, отлепившись от богословия, приобрело самостоятельное значение и стало целью жизни «человека познающего». Ученый видит смысл своей деятельности именно в познании Истины как таковом, а уже потом в практических выгодах от познания. Ярким литературным примером «человека познающего» является Александр Привалов из книги братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Этот персонаж, встретив волшебный «неразменный пятак», который всегда возвращается к владельцу, начинает с ним… экспериментировать. Ему даже в голову не приходит использовать его, например, для обретения богатства и власти. Ученым движет прежде всего любопытство. Мироощущение «человека познающего» можно проиллюстрировать стихотворением Киплинга: «Есть у меня шестерка слуг, Проворных, удалых, И все, что вижу я вокруг, — Все знаю я от них. Они по знаку моему Являются в нужде. Зовут их: Как и Почему, Кто, Что, Когда и Где».

В то же время магическое сознание, как и сознание потребительское, нелюбопытно, невежественно и враждебно интеллектуальности. Колдуна, как и потребителя, не интересует ни источник используемой силы (вопрос о добре и зле), ни его истинность (неважно как, лишь бы работало). Магическое и потребительское сознание утилитарно, оно нацелено на результат — любой ценой. Верующий, встретив какое-то явление, спросит: «От Бога ли оно?» Ученый спросит: «Как это устроено?» Колдун и потребитель спросят только одно: «Где тут нажимать, чтобы этим пользоваться?»

Стремление к развитию

Религиозное и научное сознание содержат в себе мощный стимул к развитию. Верующий стремится к Богу, ученый — к Истине. Эти цели являются высшими по отношению к человеку. Он не может приблизится к ним, не развиваясь. Преподобный Иоанн Лествичник недаром сравнивал духовный путь человека с лествицей (лестницей), ведущей к небу. Это образ, утверждающий необходимость духовного развития человека, желающего спастись. Ученый тоже постоянно развивается, следит за последними достижениями науки. Научная новизна является одним из главных критериев при оценке докладов, статей и диссертаций.

Магизм и потребительство не нуждаются в развитии и враждебны ему. Человек, прибегающий к услугам колдуна для того, чтобы навести порчу на соседа, не планирует развиваться, он преследует корыстные цели (отомстить обидчику или отобрать соседское имение). Потребитель, бездумно используя «чудеса техники», тоже развиваться не спешит, он сосредоточен на получении удовольствия от владения не им созданными вещами и возможностями. Зачем развиваться, если все уже сделано за тебя и надо только знать, какую кнопку нажать?

Любовь и творчество

Отношение верующего к Богу, как и ученого к Истине можно охарактеризовать как Любовь, которая, по слову апостола Павла «долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине» (1 Кор. 13:4). Основным способом взаимодействия человека с миром в этом случае является творческий акт. В ответ на это они получают ответный бескорыстный дар — радость общения с Богом, радость познания Истины. Любовь и творчество дают человеку подлинное бытие, наполняя его жизнь смыслом, внутренним содержанием, которое ценно само по себе, вне зависимости от окружающих человека вещей.

Отношение магического и потребительского сознания к миру можно охарактеризовать как обладание. Тогда ценностью обладает не сам человек, а только то, чем он владеет. Маг владеет заклинаниями и магическими предметами, потребитель — вещами и счетом в банке. Как в сказке «Волшебная лампа Аладдина» — кто владеет лампой, тот и командует джинном. Основным способом взаимодействия с внешним миром в этом случае является акт обмена или присвоения. Не случайно одним из часто встречающихся в литературе образов магии является сделка с дьяволом, как например, в сюжете о докторе Фаусте. Магические силы можно отнять или обменять на богатство и власть, деньги меняются на вещи и наоборот. В этом нет подлинного бытия, внутреннего содержания, нет любви и творчества. В пределе личность исчезает, остается лишь пустая оболочка, обслуживающая поток операций обмена или присвоения.

Жертвенность

Это способность бескорыстно служить своему идеалу. Человек не может приблизится к Богу и Истине, не жертвуя чем-то. Верующий приносит труды покаяния, ученый — труды познания. Они не заключают сделку, а служат своему идеалу (Богу, Истине), не ожидая немедленного вознаграждения «по прейскуранту». Недаром в биографиях великих ученых говорят о «бескорыстном стремлении к Истине» или «служении Науке». Жертвенность и служение являются проявлениями любви. Магизм и потребительство, очевидно, лишены этого свойства.

Умеренность

Религиозное и научное сознание дисциплинируют человека, ограничивая его потребности разумными пределами, так как он больше сосредоточен на внутреннем делании, чем на внешнем. В христианстве эту добродетель именуют нестяжанием, которое святитель Игнатий Брянчанинов определил как «удовлетворение себя одним необходимым, ненависть к роскоши и неге», а Шекспир обозначил словами: «… лишь в чувстве меры — истинное благо». Напротив, потребительство и магизм не имеют внутренних ограничений для бесконечного роста потребностей. Это свойство можно проиллюстрировать образом ненасытной старухи из сказки Пушкина о золотой рыбке.

Адекватность оценки себя и мира

Для религиозного и научного сознания характерна трезвость, суровый реализм. «Трезвитесь ежечасно, потому что в час, в который не чаешь, пошлет Господь за тобою, чтоб взять тебя в житницу жизни», — говорил преподобный Ефрем Сирин. Трезвение — христианская добродетель, она заключается во внимательном отношении к духовной жизни и сохранении себя от греха. Ученый также приучен трезво смотреть на явления природы, отделяя объективные факты от субъективных мнений.

Напротив, для магического и потребительского сознания характерен эскапизм — бегство от действительности, погружение в мир иллюзий, когда человек предпочитает видеть приятное, а не реальное. В православии это состояние духа называют «прелестью», которую святитель Игнатий Брянчанинов определил, как «повреждение естества человеческого ложью». Притягательность магии состоит в соблазне человека думать, что если чего-то очень хочется, то оно само собой сбудется, без усилий с его стороны. Как в стихотворении Пушкина: «Ах, обмануть меня не трудно — я сам обманываться рад». Эскапизм делает магическое и потребительское сознание крайне уязвимым для манипуляций. Это хорошо известно политтехнологам и производителям рекламы, которая зачастую предлагает обывателю не знание, а соблазнительную мечту, никак не соотносящуюся с реальностью.

Таким образом, религиозное и научное сознание объединяет бескорыстная устремленность к высшей цели, адаптивность, интеллектуальность, умеренность, реализм, стремление к развитию, жертвенной любви и творчеству, в котором обретается подлинное бытие. В то же время потребительство и магизм отличает корыстное целеполагание, отсутствие адаптивности и интеллектуальности, неумеренность, эскапизм, враждебность к творчеству и развитию, а бытие заменяется владением.

Конечно, между религиозным и научным сознанием есть существенная разница. В первую очередь, она касается отношения к мистическому опыту, который религиозное сознание признает, а научное — избегает. Не в последнюю очередь это связано с тем, что научное сознание основано на четком разделении «познающего субъекта» и «объекта познания», полностью от него независимого. Однако если познающий субъект пытается познать самого себя (а это и есть мистический опыт), то это объект-субъектное разделение теряет актуальность, так как разум не может быть отделен от самого себя в процессе своего познания. Признание этого факта избавляет нас от мнимого противоречия между наукой и религией. У них просто разные предметы и методы познания.

Старый конфликт между наукой и религией носит характер «подросткового кризиса». Наука, как показывает история старейших европейских университетов (Оксфорд, Кембридж, Женева и др.), родилась от богословия в эпоху Просвещения. Подобно подростку, переживающему переходный возраст в период «отлепления» от родительской семьи, вновь родившаяся европейская наука утверждала свою «самость» путем отрицания своего родителя. Однако это устаревшее противостояние «отцов и детей» пора изжить, поскольку научному сознанию на самом деле противостоит не религиозное, а магическое сознание.

Резюмируя, можно сказать, что религиозное и научное сознание имеют гораздо больше общего друг с другом, чем со своими антиподами — магизмом и потребительством. Научное сознание есть секулярная (очищенная от мистического опыта) форма религиозного сознания, в то время как потребительство есть секулярная форма магизма. Онтологическая пропасть лежит между религией с наукой — с одной стороны, и магизмом с потребительством — с другой. И поэтому давно пора прекратить ложный конфликт между религией и наукой, объединив их усилия против воинствующего невежества потребительства и возрождающегося магизма.

А магизм действительно возрождается через родственное ему потребительство. Технический прогресс привел к появлению множества предметов, которые наши далекие предки восприняли бы как настоящую магию. Ковер-самолет ничем не чудеснее современного аэробуса, магнитофон далеко превосходит сказочные гусли-самогуды. Лишь немногие люди серьезно разбираются в технике. Большинство потребителей пользуются техникой именно как магическими предметами, не понимая их принципа и устройства, вреда и пользы. Чем, собственно, отличается использование обывателем пульта дистанционного управления от волшебной палочки? Надо просто знать кнопочку и заклинание/пароль, чтобы все заработало. В том и другом случае пользователь не знает, как это работает и не интересуется тем, доброй ли цели служит. Пользователя, как и мага, интересует лишь желаемый результат. На возрождение магизма указывает и огромное число фильмов голливудской фабрики грез про вампиров, оборотней и прочую нечисть.

Связь потребительства с магизмом известна давно. Французский философ Жан Бодрийяр в своей книге «Общество потребления» сравнивает сознание потребителя с меланезийским «культом карго»: «Именно магическая мысль управляет потреблением, именно ментальность чуда управляет повседневной жизнью… это вера во всемогущество знаков. Богатство, «изобилие» является в действительности только накоплением знаков счастья». Действительно, наше общество поражено культом «знаков счастья» — денег, статусных вещей (дорогих машин, часов, модной одежды). Однако знаки счастья дают скорее видимость счастья, чем само счастье. Бытие заменяется призраком, миражом. Человек перестает «быть», превращаясь в сумму вещей, которые он «имеет».

Привычка заменять бытие обладанием начинает распространяться и на людей. Бездумно используя магические предметы или «чудеса техники», человек привыкает также пользоваться ближними, а не служить им, как повелевает закон христианской любви. Магическое сознание лишено любви к ближнему, поскольку рассматривает его лишь в качестве инструмента в достижении корыстных целей. Поэтому магизм, как и его секулярный аналог потребительство это — путь к созданию общества, лишенного любви, творчества и развития; рукотворного социального ада, где каждый норовит попользоваться другим в своих целях, невзирая на чужие страдания.

Если мы не хотим построения такого общества, то должны всеми силами сопротивляться магизму и потребительству, прежде всего в себе самих. Нужно воспитывать в себе и детях умеренность, стремление к рассуждению, развивать способность к различению добра и зла, правды и лжи. Приносить труды покаяния и молитвы, познания и развития. Учиться служить людям, а не использовать их. Мы должны поощрять в себе любопытство, стараясь понять каждое явление, которое нас окружает. Всякое хобби, в котором человек что-то делает сам, своими руками и мозгами (рукоделие, конструирование, чтение, рисование, музицирование и т. д.) — наш союзник в этом сопротивлении магизму.

Только объединив усилия религиозного и научного сообщества, мы сможем избежать падения общества в магизм и построения общества погибели, о котором говорил в своем пророчестве апостол Иоанн Богослов.