Память – субстанция тонкая. Одни события в ней тускнеют, другие со временем только делаются ярче. Сидят они в закоулках памяти, а сами приключились давно. Значительны. Неповторимы. Для каждого – свои. Но бывает нечто особое: разные люди помнят и рассказывают об одном! О встрече, переменившей жизнь. Отрезвляющей, нужной, как ливень после жары. Плодоносной. Услышишь – не позабудешь. Так, рассказы об исповедниках веры из Стеклянного сложились в одно повествование. Это отец Михаил и его духовная дочь Аннушка.

Здесь жили молитвенники

Стеклянное – поселок в Первомайском районе Нижегородской области. Живописные пруды, заливные луга. В окна бревенчатых изб смотрит дремучий лес. Грибы, ягоды. Седой мох на поляне да лучистый рассвет, увидишь раз – не забудешь. Нет сомненья, что в дебрях сокрыты звери. А сколько птиц! Спасаясь от мороза, улетают они за тридевять земель, но никогда не оставят своей родины, вернутся и снова будут вить свои гнезда.

Диким это место не назовешь. Каждый день гудок тепловоза извещает: торопится поезд. Только никто не выходит и не садится в Стеклянном – местных жителей почти не осталось. Потемневшие дома обветшали. Ни рабочих мест, ни школы. А когда-то поселок был трудовой, известный стекольным заводом и изготовлением шпал. В середине ХХ века численность населения в поселке достигла тысячи человек. Были школа, магазин, столовая, своя пекарня, общежитие леспромхоза.

Название поселку дал стекольный завод – его построил купец Николаев в ХIХ веке. В двух с половиной километрах юго-восточнее поселка находилась лесная дача Саровской обители. И тогда уже через Стеклянный шла дорога в Саров. Продукция стекольного завода славилась. Ее ждали в Сарове и Дивееве. Примечательные пузырьки с маслицем, со святой водой – встретишь где, с радостью возьмешь в руки. Теперь это редкость.

В далеком прошлом здесь проходила восточная граница Российского государства. Теперь пограничный столб отмечает начало Мордовского заповедника. «Заповедник» сродни слову «заповедь». Верится: здесь все так же, как и тысячу лет назад. Заповедано это место для чистого привольного житья. Плавают в пруду кувшинки, впиваются в землю корни деревьев. И человеческие судьбы имеют корни, и они врастают в землю.

Кладбище в Стеклянном большое. Спешить не хочется. И в снежном укрытии, и в буйной зелени – каждый раз таит оно напоминание о важном. Изгородь отделяет оставивших здешний мир, словно охраняет их покой. Главное место на кладбище – небольшая часовня, увенчанная крестом. Около ста лет назад ее построил с любовью Еремей Большаков. Когда в советское время храмы закрылись, богослужения тут не прерывались. Теперь часовня ветхая, посещают ее редко, оставшиеся в Стеклянном дряхлые старушки молятся дома. Дверь часовни не заперта. Войдешь под ее спасительный кров – попадешь в уголок особенной тишины. Полумрак, церковные запахи. Низкий потолок, самодельный подсвечник, аналой, иконы, огарочки свечей. Помянники кротко ожидают своего часа... Каждая вещь – память, свидетельство обращения к Богу. Во всем тоска по Господу. Рассказывают, службу тут справляли неспешно, строго. Многие годы возглавлял ее отец Михаил.

Старые люди помнят: отличалось Стеклянное расположением к духовенству, уважением к Божьим людям, странникам – ко всему, что близко к Церкви. В послевоенные годы многие приезжали сюда. Привлекал поселок не только грибами-ягодами. Была тут одна особенность, некоторая даже тайна: жили в Стеклянном молитвенники, духовно опытные люди. Людей верующих притягивала возможность увидеть подвижника, получить наставление. В трудных обстоятельствах, бросая обычные заботы, ехали сюда поездом. Под стук колес думали, как бы не пропустить Стеклянное, успеть выйти – поезд здесь стоит всего пару минут. Зазеваться нельзя. Приезжали под утро. Спрыгивали с высокой подножки, зимой проваливались по пояс в снег. Ступали потом в темноте, ища глазами огонек в окошке занесенного дома. Шли со своими нуждами и часто получали ответ. Внутренний аскетический подвиг подвижников был огражден внешним юродством. Оно охраняло от посторонних глаз, защищало от нападок.

Хотите увидеть душу русского человека? Обратите свой взгляд на блаженных.

Странник Михаил (Милейший)

Об отце Михаиле говорят с любовью, а кем он был – известно мало. Даже фамилию никто не вспомнил, не знали. Звали его отец Михаил, а также Михаил Антонович или Милейший. Такое старомодное обращение ныне забыто. Может быть, это редкое в мятежное время слово срывалось с уст самого отца Михаила, и он так называл встречного на пути, за что люди и прозвали его «Милейшим». Рослый, кудрявый. Откуда родом? – Говорят, родился в селе Нарышкино. Не зная даты его рождения и фамилии, мы перелистывали уцелевшие документы села Нарышкино в Нижегородском архиве, надеясь на маленькое чудо. И нашли: был в селе Нарышкино Михаил Антонович! По документу 1903 года, он стал поручителем жениха при венчании. Фамилия Михаила Антоновича – Сергиев. В 1888 году в Нарышкине открылась первая «министерская» школа для мальчиков на 40 мест. Возможно, Михаил был учеником этой школы – почерк у него был уверенный. Писал с «ятями», завитушками.

Был когда-то отец Михаил алтарником и звонарем в Казанской церкви села Дивеево. Не понаслышке знал Саров. Но пришло время – закрыли монастыри. Исчезли один за другим священники, и монашеская ряса стала редкостью. Жизнь отца Михаила вошла в другую колею. Был он женат, но оставил семью, стал странником. Пошел бродить по белу свету. Носил с собой котомку, а там было Евангелие. На груди всегда большой крест. Остановится в доме верующих, Богу служит. Для верующих совместная молитва и чтение Евангелия — как глоток чистого воздуха. Денег не брал. Поживет в одном селе – идет в другое.

Где только не бывал отец Михаил: и в Горьком, и в Москве, и в Сарове. Знали его и в окрестных селах. Был отец Михаил не без юродства, чудил. Вот и не трогали его: что с чудного такого возьмешь! Евдокия Костина, 1923 г. р., выросла в селе Хозино. Она помнила отца Михаила с детства: «Вот идет по селу – на плече лоскут шубный, а на нем лапти – сам наплетет и повесит. Мы, девчонки, бежим, нам интересно: «Дедушка, что это у тебя такое?» – «Эт, девчата, горелок». А что такое «горелок» до сих пор не знаю».

В селе Бабино его звали Миша–Чудо: чудил много. Приходил в довоенные годы и после. Идет, бывало, шапку задом наперед повернет, через плечо лапти болтаются. Встретит – кричит: «Эй! Галахи!» Для кого – смешной, «чудило», а для кого – отец Михаил, Милейший. Близкий, понятный, добрый. Прикрылся своим чудачеством – и нет его на виду. Говорите, шапка у него задом наперед? Да это наши мозги задом наперед, а не его шапка! Есть чему поучиться у него.

Принимали отца Михаила в Кременках и Кошелихе, в Стеклянном и Ташино. Собирая в селах народ на чтение Святого Евангелия, дошел как-то раз Милейший до села Онучино, где жила Анна Шишкова. Люди пришли послушать. Все лавки заняты, и у порога стоят. Больше бабы. Лампадка горит, свечи. Молится отец Михаил, и все молятся. Евангелие откроет – тишина. Каждое слово слышно. Смеркаться начнет – расходятся. А завтра? И завтра придут, и другим скажут.

Была зима. У Анны с матерью одни валенки на двоих. Как быть? Отец Михаил сказал: «Одну неделю ты приходи, а другую – она». Так и ходили по очереди. Общение с отцом Михаилом переменило жизнь юной Анны. Загорелось сердце Богу послужить – как отец Михаил, его путем пойти. Шел 1935-й год. Само время укрепило ее в этом решении. Стала Анна ученицей отца Михаила. Много молились они вместе, не сразу он принял решение. Наконец, отец Михаил благословил Анну Евангелием на крестный путь. Стала она странницей. Оставила родительский дом и пошла бродить одна.

И сегодня живы те, кто может рассказать о наших странниках в предвоенные и военные годы... Перед самой войной в селе Осиновка повстречал отец Михаил крестьянина Павла. Оба высокие, возраста зрелого, серьезные мужики. Один с покоса к семье идет, другой – десяток верст отмерил, не знает, где приют обретет. Оба устали и голодны. Встретились, встали – глаза в глаза. Незнакомы, а поздоровались. Помедлили, помолчали, словно родство почуяли. Видит крестьянин: умаялся путник, голодный. Думает: позову домой. Потом заколебался: «Нет, не возьму. В прежнее время принимал странников, а теперь… Семья большая, досыта не едят». Повернулся Павел – мол, ухожу, прости. И тут сказал странник: «А ты забыл, сколько человек Господь пятью хлебами накормил?» Опустил голову Павел. Этот рассказ услышали мы от Наталии Павловны – дочери того самого Павла.

Во время войны в семье Раисы С. взяли на фронт отца. Взяли за кого-то, по возрасту он уже не подходил. Шло время, а вестей от отца не было. Домашние беспокоились. Раиса с сестрой со слезами пришли к отцу Михаилу: «Папанька-то живой ли? Вернется ли?» Милейший сказал: «Да, папанька-то ваш будет еще в городе на заводе работать по специальности. Все будет хорошо!» Отец вернулся с войны невредимым. Устроился на завод в городе Горьком.

Исцелял Господь по молитвам праведника. В селе Елизарьево одна молодая женщина А. пришла посмотреть на отца Михаила из любопытства. Во время чтения Евангелия ей стало плохо. Вскрылась духовная болезнь, одержимость. С помощью отца Михаила избавилась она от этого страшного недуга. Милейший вернул ее на путь спасения! Воцерковилась. Принесла покаяние. Причастилась, соборовалась. Обвенчалась с мужем.

Поближе к батюшке Серафиму

Стеклянное отца Михаила притягивало. В поселке было все. Родник. Лес, где всегда укрытие. Часовня, где можно молиться. Люди добрые давали приют. Сохранились Четьи-Минеи отца Михаила. Молитвы, написанные от руки. Они на старых тетрадных листах, пожелтевших, плотных. На полях высчитаны пасхалии 1950-х годов. Вот акафист преподобному Серафиму Саровскому, написан по памяти. Строчки бегут неровно – то ли зрение падало, то ли света мало было. Да много ли света в баньке? В Стеклянном отец Михаил селился в бане, принадлежащей верующей семье. Силы были – всегда помогал. Доил коров, колол дрова.

«Выйдет он из бани, пожитки свои небольшие вынесет, сидит, ждет, а – мы топим, моемся, – вспоминает бывшая жительница Стеклянного Анна С. – Когда освободим баню, заходит в свое жилище опять. А там сырость такая, все мокрое… И так летом и зимой». Зимой в самые морозы ночевал в доме у тех же хозяев бани: «Войдет отец Михаил в избу, ляжет на лавку – так и полежит. Однажды пришел голодный, попросил у хозяйки поесть. Она дала вареную картошку из чугуна – время было такое, что картошка была основной едой для всех. Он стал есть прямо с кожурой…» Картошкой отец Михаил и лечился. По детским воспоминаниям Михаила, уроженца Стеклянного, он привязывал сырую картошку к голове – голова у него сильно болела.

Какие пруды в Стеклянном! Небольшие, поросшие кувшинками и травой. Отец Михаил любил сидеть на бережку. Приезжали к нему из Москвы, привозили цветное душистое мыло – по тем временам необыкновенное, как вспоминают теперешние бабушки, а тогда девчонки. Сам был чистоплотный. Помоется он мылом и оставит на берегу канавки для других, вроде как забудет. Кто идет мимо – любому кричит: «Эй! Голошня!» Всех так.

После войны остался отец Михаил в Стеклянном окончательно. Правил службу в часовне на кладбище. Молился ночами. И сейчас стоят три березы на месте, где жил и молился он в баньке. В засуху повесит на дерево жестяную кружку и стучит, стучит по ней...

Всякая хитрость как шило, острый конец у нее. Шило в мешке не утаить, всегда наружу вылезет. А с отцом Михаилом все просто, все на виду. Ни вранья, ни хитринки. Все без лукавства. Белое – значит, белое; черное – так тому и быть. Отличало отца Михаила великодушие. Он был строгим к себе, но не к другим. Добрый. Собранный. Пожалей, пойми, а потом угомони! Но… сперва полюби! Даже ребенку понятно, кто любит его, а кто нет. Все пекутся о внешнем, он – о внутреннем. Понимал с полуслова. Чувствовал человека. Никого не отталкивал, не укорял. Все тихо, с любовью. Любишь – плохого не сделаешь.

Аннушка пришла в Стеклянное позже отца Михаила, в 1950 году. Пришла вшивая, изорванная. Остановилась вначале в соседней баньке, потом перешла к Михаилу. По воспоминаниям Анны С., когда она вошла к ним в баньку, Михаил топил печь и жег одежду Аннушки – столько было вшей! Одежду ей дали другую. Новую юбку подали – она порвала, так носить стала. Стали Милейший и Аннушка жить вместе. Насмешников над ними хватало. Как-то заставил отец Михаил Аннушку на санках возить его. Снег почти весь сошел, везти Анне тяжело, сил нет. А полозья широкие, по земле двигались. Вступаются за Аннушку, Михаила осуждают. Он сидит себе, молча, на санях, а она тащит, как может.

Когда Аннушка пришла к Михаилу, подумали, что он взял ее как жену, осуждали. Потом поняли, раскаялись. Кто-то захотел подсмотреть, что они в бане делают. Поздно вечером подошли потихоньку, резко открыли дверь и... застали блаженных (так уже многие звали их) молящимися на коленях. Сытная пища им помеха. Вкусная – бесполезна. Мягкая постель совсем не нужна. Ради любви Христовой от всего освобождали себя. На зиму уходили блаженные в Хозино. Погрузят в тележку нехитрые пожитки – и в путь. Каждый раз ранней весной возвращались в Стеклянное. Хозяева построили себе новую баню, а старую оставили им.

Евангелие у Милейшего всегда с собой. А кто любопытничает – от глаз посторонних уйдет: «Ой, надо газету почитать». А сам читает книги церковные. Раз зашел к отцу Михаилу человек, принес стакан меду. Вышел – отец Михаил говорит: «Он больше сюда не придет. Недолго ему жить». Вскоре человек этот умер. Евдокии П. предсказал отец Михаил долгую жизнь. Так и случилось: прожила она более 95 лет. Пронесла до глубокой старости наказ отца Михаила: «Молись! Вставай ночью и молись!»

У местных жителей слегла корова-кормилица. Пришли к отцу Михаилу с Аннушкой: «Помогите!» Отец Михаил успокоил: «Да будет она доить, как доила». Дали сухарей и бидон воды для коровы. «Да она не ест и не пьет уже!» – «Дайте, будет». Вернулись домой, дали корове – она выпила воду, съела сухари. Все обошлось. Стала поправляться.

Евдокия Н. была ребенком, когда их многодетная семья жила в Стеклянном с отцом Михаилом Милейшим по соседству. Родители Евдокии хотели переехать в Первомайск, а отец Михаил не благословлял. Несмотря на все уважение к нему, не устояли – переехали. Переехали – и вскоре дом их сгорел… Родители Евдокии похоронены рядом с отцом Михаилом и Аннушкой – такая просьба у них была при жизни.

Один молодой человек захотел стать священником и стал! Редкий случай на рубеже 1950-х годов. Он жил безбедно, работал в городе, но распростился с прежней жизнью. Переехал в село, где церковь не закрывали, сменил дряхлого священника, начал служить. Но… не все вышло гладко, не ко всем трудностям был готов. Запил священник! Верующие кинулись помочь: жаль батюшку. Привезли его к отцу Михаилу. Стала эта встреча началом дружбы молодого священника и Михаила Милейшего. О чем беседовали они, как молились – не знаем. Известно только, что возвращался священник из Стеклянного другим, обновленным. Не сразу страсть отошла, но со временем бросил он пить окончательно. Достойную жизнь прожил, долгую. До конца служил в сане, немало духовных чад приезжало к нему. Многим помог священник. Об отце Михаиле до последних дней отзывался с большим почтением. Считал его своим учителем, говорил так: «Редкостный был человек, духовный, мудрый». Сердце блаженных всегда разглядит лучшее.

Анна ходила побираться по деревням. На эти деньги строила дом. Михаил сильно заболел. В избу, построенную Аннушкой, из баньки ему переходить не хотелось. К этому времени он уже не вставал. В новое жилище перенесли его на простынях. Шел 1962 год. Когда отец Михаил умер, не в чем было его хоронить. Кто что дал – в том и положили. Анна пережила отца Михаила почти на тридцать лет.

Аннушка «глупая»

В 1919 году в селе Пуза (сейчас село Суворово Дивеевского района) были расстреляны четыре подвижницы. Ныне они прославлены во святых: преподобномученица Евдокия и ее келейницы Дария, Дария и Мария. В этом же году в Пузе в семье Григория и Натальи Шишковых родилась дочь Анна. Вскоре после ее рождения семья переехала в село Онучино Дивеевского района. Здесь родились еще две дочери — Нина и Мария. Когда мама Анны, Наталья, была еще девочкой, одна женщина предсказала, что она родит трех дочерей, и одна из них пойдет по миру скитаться. В пятнадцать лет ушла из дому Аннушка, старшая из дочерей.

Ходила она из села в село. Там, где проходила железная дорога, шла по шпалам. По словам очевидцев, «раздетая, разутая, босиком в жару и холод». Иногда приходилось ей прикрываться мочалом — так истрепана была ее одежда. «С мочалом ходила», — говорила сама Аннушка. Жила подаянием. Хлеба досыта не ела. Странствовала в самые трудные, голодные годы. Местные жители делились с ней хлебом, иногда и последним. Долго помнили странницу Аннушку. Особенная. Ко всем не шла. Могла видеть то, что другим недоступно. Одной женщине в Кошелихе говорит: «Сшей мне сумку». — «Да как я сошью? Материи нет совсем!» — «А у тебя на перегородке полотенце висит. Из него сшей». А сама и в доме у нее не была… Анастасии, давшей приют Аннушке в Бабино, она сказала: «Один человек попал ногой в комбайн. Ему ногу отрезали, а потом он и умер». Предупредила, предсказывая смерть зятя. Все так и сбылось.

Странствовала Аннушка пятнадцать лет, а потом осела в Стеклянном. Дети играли на бугорке, на месте прежнего стекольного завода, раскапывали свое «богатство» — стекляшки, осколки от тарелок и пузырьков… К ним подошла Аннушка. Встала. Странная она! Юбку новую вчера дали – в ленты порвала, веревочкой подвязалась. «Ты почему юбку изорвала?» — спрашивают ее дети. — «Мне так надо». Всегда Аннушка веселая. Все шутки-прибаутки у нее. Вместе с детьми любила ходить за ягодами. И дети ее любили. Все вместе они съезжали с насыпи с ее веселым «у…у-ух!» Могли застать ее на качелях: сидела, качалась, как маленький ребенок… Босиком ходила. Морозы пойдут, все валенки достают, а она идет в рваной юбке, босая, ноги синие. Однажды А. пошла по ее следу, а следы-то кровяные — снегом ноги поранены.

Дом у блаженной был такой, что даже завалинки не было, а многочисленным кошкам (их у Аннушки было шестнадцать) было очень удобно — они проходили через дыры в стене… Зимой в такой избе замерзала вода. Если оставались ночевать — спали на печке, больше нигде не ляжешь — холодно. Русская печка была в задней избе, а в передней маленькая печурка. Кошкам скармливала то, что ей приносили — сама не ела. Одно слово — «Аннушка глупая», так многие и называли ее. Электричество не проведено. Окна занавесок не знали. Дров своих не было, их привозили саровчане. Машину дров сами напилят, наколют. Около дома на небольшом огороде Аннушка сажала картошку.

Она была красивой. Казалось, на лице ее нет возрастных морщин, она не менялась с годами. Ходила Аннушка в черном. Бывала в разных храмах, нередко ездила в Арзамас, причащалась. Любила Выездное. Молилась дома сама, не принуждала никого. Бывали у нее в гостях священники. Один священник регулярно писал письма. Бывало, из Москвы присылали посылки. Навещали из Горького, но чаще всего приезжали саровские.

«Мудрым дура будет»

Марию привела к Аннушке беда. Сотрясение мозга, нескончаемые головные боли. Провела месяц в больнице, а выписали – оказалось, лечение не дало результата. Знакомые посоветовали съездить к Аннушке в Стеклянное. Была зима. Приехала Мария на поезде, вышла. Темно. Увидела огонек, пошла на него. По пути встретила местную жительницу, решила узнать, где живет Аннушка. Женщина переспросила: «К Аннушке? А мы ей не верим. Не знай, чего люди ездят….» Мария пошла дальше. Подошла к одному дому, видит: женщина вышла кормить собаку. «Вы к кому?» — спрашивает. — «К Аннушке», — «А что такое?» — «Упала, голова болит». — «Хорошо, что приехала. Пойдем». К удивлению Марии, это и оказалась Аннушка. Взяла за руку, повела к себе домой. Вошли. Пригласила приветливо: «Садись, садись, пальто повесь на гвоздик». Как прошли, Аннушка схватилась за голову, заголосила: «Ой-ой-ой! Ой, головушка! Ой, сейчас полопается!» Поняла Мария: это Анна ее так изобразила. А потом сказала строго: «А зачем матом ругалась? Царица Небесная не может молиться о тебе! Ты… Ты зачем Матерь Божию с Престола сдвигаешь?»

Мария прошла к иконам, стала молиться. — «Молюсь, а сама в смятении. Прошу об исцелении не Господа и не Матерь Божию, а Аннушку». Анна сразу остановила меня: «Ой, пришла! Аннушку глупую поминает, а Господа забыла! Бесполезно молиться так, бе-спо-лезно!» Я начала поминать Спасителя, Царицу Небесную, всех святых — она замолчала»… Присели. Мария успокоилась, огляделась. Книг у Аннушки целый сундук, церковные. Книги да свечи — больше и нет ничего в доме. Дрожит огонек лампадки. Вот чем живет она: жизнью другой, чистой и строгой, правильной. Побыла — и голова не болит. «Приезжай!» — приглашает хозяйка. Сколько раз приедет сюда Мария!

Саровчанки собрались на поминки по отцу Михаилу на Михайлов день и Марию позвали. Каждая готовила свое блюдо. Мария взялась блины испечь. Приехали, поставили снедь на стол. И Мария поставила тарелку с блинами. Еды много. Аннушка оглядела стол и громко спросила: «Кто пек блины?» Мария подумала, что-то не так, замешкалась, промолчала. А Аннушка опять спрашивает, громко и строго: «Чьи блины?» Пришлось сознаться. Аннушка показала рукой на блины, сказала с чувством: «Ешьте! Ешьте эти блины! Все ешьте ее блины!» А пекла их Мария с молитвой. Ставила блины — помолилась на коленях, и перед тем, как вылить на сковородку тесто, каждый раз делала земной поклон.

Однажды Мария пожаловалась Аннушке, что младшая ее внучка не говорит. Заикается сильно, слова выговорить не может. «А внуки-то у тебя крещеные?» — «Нет», — ответила Мария. — «Пусть их мать покрестит и привезет», — сказала Аннушка. Выбрали день. Покрестили. Приехали.

— Чего приехали? — спрашивает Аннушка.

— Вот, внучка не говорит.

— Чего это она не говорит? Говорит!

— Да нет, Аннушка, не говорит…

— Ну-ка, скажи «рама», — обращается Аннушка к девочке.

— Рама, — повторяет внучка.

— Скажи «пила».

— Пила, — говорит ребенок.

— А сказали: «Не говорит!» А крестики-то только здесь, в лесу надели, — обличила Аннушка. Это была чистая правда.

Нередко привозили больных или скорбящих, а она говорила: «Ты что едешь сюда? Тебе надо в церковь пойти просить, а не меня!» Побывав у Аннушки, возвращались, и было на душе облегчение.

Как-то раз поезд у Стеклянного сошел с рельсов. Высыпали пассажиры. Одна представительная дама вышла с мужем, стала прохаживаться и почувствовала запах земляники. Это стайка женщин с Аннушкой во главе шла с ягодами — насобирали немного. «Дайте мне земляники!» — сказала приезжая дама. — «Пусть она даст тебе, — сказала даме Аннушка, показывая на одну из своих спутниц. — Ее грехи замолить можно, а твои — нет!»

Да, земное в нас противится небесному. Одна саровчанка, собираясь с подругами к Аннушке, утречком достала колбаски и покушала. Потом поколебалась, но еще и сардельку съела — так аппетитно все было. Приехали женщины в Стеклянное. Аннушка встретила их грозно. Вышла со словами: «Абортницы саровские приехали! Мне Михаил Милейший говорил: «Не принимай тех, кто мяса поел или колбасы». А я вот принимаю. Взяли и колбаски поели, и сарделек наелись!» — «Ой, Аннушка! Это ведь я сегодня ела сардельку», — созналась, услышав обличение, женщина. — «Да, вижу».

Две подруги отнеслись недоверчиво к Анне. Одна другой сказала: «Ну, поедем, посмотрим, что там за Аннушка такая, что она знает». Приехали в Стеклянное, зашли посмотреть. Дома Аннушки не было, сели на пороге, сидят. Блаженная возвращается с родника. Увидела подруг, говорит: «Ничего я не знаю! Ничего не знаю! Поезжайте домой!»

Однажды дали З. тридцать рублей для передачи милостыни — больному лежачему человеку подали. По тому времени это были «деньги». Положила их З. в сумочку с мыслью, что передаст, однако замедлила, с тем и приехала к Аннушке. Посмотрела на нее блаженная и сказала выразительно: «А тридцать рублей взяла!…» В другой раз вышло так. Шел пост. З. постилась, а дети ее ели скоромное. В тот день на обед была курица — редкое блюдо, жили они трудновато. Стала З. убирать посуду, и не смогла выбросить косточки курицы с остатками мяса на них — доела за детками, обглодала. По приезде к Аннушке она сразу была обличена. Блаженная сказала, но как бы обращаясь не к ней: «Сволочь! Жрала! Жрала!» К соблюдению постов Аннушка была строга.

Одна семья поделилась: приехали раз в Стеклянное с «кучей» проблем. Заставила Аннушка кучу дров перекладывать. Приговаривала: «Мудрым дура будет». Возвратились они домой — а на душе легко. Словно, не дрова таскали, а разгрузили тяжкое бремя. Проблемы на работе со временем утряслись, вышли из тупика.

Как-то раз идут к Аннушке женщины, переговариваются между собой: «Не ждет нас сегодня Аннушка. Нет, не ждет!». Подходят, а она открывает дверь, говорит: «Хм! Не жду... Я с утра вас жду!»

Спасайте душу молитвой!

Больным Аннушка говорила: «Если водой святой умываться, обтираться — ничего не возьмет, не пристанет. А вы так не делаете!» Однажды зимой Аннушка сказала приехавшим: «Пошли, голошня, на родник, купаться будем!» Холод был такой, что от одной мысли замерзли — какое там «купаться»! Однако пошли. Пришли на родник. Раздевались, обливались, и было так тепло — как летом, никакого холода. И дома Аннушка обливала ледяной родниковой водой. Поливала из большой кружки три раза. Лила воду медленно, говоря: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа».

Приехала к Аннушке вместе с подругами Зоя. «Идем купаться, галахи!» — позвала Анна. Женщины подходили по очереди, Аннушка их обливала. Зоя подошла последней.

— Что, собралась умирать? — спросила ее Анна.

Зоя созналась, что тяжело больна, уж и смертный узелок себе собрала.

— Не бойся! Не умрешь, поживешь еще, — сказала Аннушка. Когда это было? Давно. Рассказывая об этом, Зоя повторяла: «Аннушка молилась, обливала нас водой, а в следующий раз мы опять приезжали больные. Она говорила: «Веры у вас нет! Веру надо иметь, веру! Спасайте свою душу молитвой!»

Любила Аннушка кормить птиц, кошек, собак. Однажды попросила Татьяну купить ей хлеба. Привезла Татьяна свежий нарезной батон, отдала. Аннушка взяла и сразу позвала собаку. Та подбежала, схватила зубами батон поперек и убежала, держа его целиком, довольная, помахивая хвостом. Нажарила Татьяна рыбы для Аннушки. Получилось аппетитно, вкусно, красиво. Привезла, а Аннушка возьми – да и отдай такую рыбку кошкам…

— Ты что, Аннушка?! Я бы сама ее съела! А кошкам и сырой рыбы можно дать, — всплеснула руками Татьяна.

— А как ангелы-то радуются! А родные-то наши как довольны! — ответила Аннушка.

Кто-то наварил и привез холодца. Аннушка среагировала резко: «Я мясо в рот не беру!» В Великий пост сорок дней пищу она не принимала: не пила, не ела — и так каждый год, до самой кончины — как ни упрашивали, беспокоясь за нее. Говорила: «А то я не смогу людям помогать». Сорок дней — как такое возможно? Единственно, что она себе позволяла: набрать в рот воды, подержать и выплюнуть… В конце жизни сказала близкому человеку: «Когда я говела сорок дней, память была, как у пятилетнего ребенка».

Однажды соседка пригласила Аннушку на поминки. И идти ей не хочется, и отказаться — обидишь. Взяла Аннушка чайную ложку и пришла. На поминках потчуют настойчиво: «Ешь, ешь!» Аннушка отвечает: «Я ем, ем». А сама маленькой ложечкой орудует.

Тоня приехала в Стеклянное впервые — позвали подружки. Аннушка сразу сказала ей: «Как ты хорошо пела!» Тоня была приятно удивлена, она действительно пела на сцене, участвовала в конкурсах. Подруги подсказывают: «Это она тебя обличает. Ты в заводском клубе в Великий пост выступала!»

Юродствовала Аннушка до старости. Кто-то мог долго простоять на пороге у ее закрытой двери. Могла вести себя резко. Отругать, обличить. Иногда в глаза, при всех, а иногда – косвенно, не называя имени. Выдаст — не поперхнется. За дело. Знала состояние «внутреннего человека». Могла повернуться к вошедшей женщине и на ее слова «я чуть не утонула» ответить: «Да лучше бы ты утонула!»

Александре блаженная дала воды с источника: «Выпей!» Та стала пить понемногу, маленькими глотками. «Во-от как вы все делаете! А водку — залпом!» Екатерина пожаловалась на боли. Аннушка строго: «А зачем ты детей губила?» Екатерина стала оправдываться: «Один раз аборт сделала. Двоих родила, и один аборт…» — «А где четвертый? Четверо было!»

О. пришла к Аннушке со своей матерью. От храма она была далеко, крест не носила. Аннушка сказала о ней: «А, это учительница. Ей бы только грибы да ягоды». В другой раз пришла, и она произнесла: «Вот пришла ко мне баба, а креста на ней нет!» О. долго смущалась: откуда у Аннушки провидение (а она им обладала несомненно)? А вдруг не от Бога? Этот вопрос постоянно крутился в ее голове. И однажды блаженная сама ответила на него: «Когда я пощусь, 40 дней не ем, мне Святой Дух мысли людей открывает!»

Многие приезжали к Аннушке с просьбой помолиться о близких. Она откликалась. Подавали записки, писали с пояснением: муж умер — значит, «вдовица Ольга», ждет ребенка — «непраздная Марина», не замужем — «девица Ирина». Всех приехавших тоже вписали. Стали молиться, зачитывать имена: «Болящей Параскевы, отроковицы Любови…» Когда дошли до незамужней Наталии, и прочли «девицы Наталии», Аннушка громко фыркнула. Наталия покраснела.

Однажды пришла женщина со словами: «Помолись, Аннушка! Племянник пропал!» Блаженная резко отрезала: «Он богохульник! Я о нем и слушать не хочу!»

Случаи в Сарове

Очень любила Аннушка преподобного Серафима. Бывала в Сарове у родственников. Саровский монастырь до времени спал летаргическим сном. Аннушка по висячему мосту идти не хотела — тянуло ее монастырь обойти. Отговаривали ее: склон крутой, после дождя скользкий, заросли, кустарник колючий. Да никто и не ходит тут! А она пошла пешком по крутому берегу Сатиса. Вышла к мосту, где Саровка впадает в Сатис. Поцарапалась вся, перепачкалась… Радостная. Улыбаясь, сказала: «Как в Гефсимании побывала!» Саровские пустынки Аннушка любила особенно. Молилась на Дальней пустынке, говорила с чувством: «Какой запах!»

Ехала раз Аннушка в городском автобусе, болтала во всеуслышание, поучала, обличала — от нее стали шарахаться. Потом громко запела песню. Слова песни были такие:

«Хорошо на высоте,

Она с землей не разошлась,

Тратила душу в суете…»

Люди в автобусе притихли. На странную женщину старались не обращать внимания. Ехавшая с Аннушкой Татьяна застеснялась такой попутчицы и отошла в сторонку, вроде бы не с ней она едет. Это не осталось незамеченным для Аннушки. На весь автобус в полный голос она закричала: «Таньк, а Таньк! Ты где?!»

Однажды в автобусе за спиной Нины Л. послышался голос: «Солнышко, солнышко. Да по руке погладить. Вот так-то и хорошо с больными общаться: солнышко да солнышко!» Это было сказано о ней. Нина работала медсестрой в процедурном кабинете. Большие очереди вызывали недовольство. Чтобы смягчить обстановку, Нина ласково обращалась к больным: «Солнышко, солнышко». Могла подойти, успокоить, погладить по руке. Такое вошло у нее в привычку… Нина обернулась и встретилась глазами с незнакомой женщиной: как об этом она узнала? Женщина было одета в черное, лицо приятное, взгляд глубокий. Познакомились. Незнакомку звали Аннушка. Первая встреча положила началу их дружбы.

Позже произошел такой случай. Племянник Нины упал по пути на работу, потерял сознание. Положили его в местную больницу, поставили диагноз: инсульт. Состояние тяжелое. Из Стеклянного приехали женщины, велели Нине срочно ехать к Аннушке. Сказали, что Аннушка ходила по комнате, охала: «Инсульт, инсульт! Сирота!» Племянник Нины рос сиротой, и она была ему как мать. Нина поехала. Аннушка дала ей воду, сказала: «Вот святая вода. Пусть он (племянник) пьет, и пусть всю квартиру освятит. Нет у него никакого инсульта. Бес его ударил. Собаку убивал из ружья? — Вот бес его за это и стукнул». Нина стала возражать Аннушке, мол, не послушают ее, не будет он пить воду, и дома не будут кропить с молитвой… Аннушка ответила твердо: «Будут». Поехала Нина к племяннику в больницу. Он лежал, и самочувствие его было такое, что трудно было сосредоточить взгляд. Возле него сидела жена с маленьким сыном. Нина вручила им святую воду и рассказала, как ей пользоваться. Приняли с готовностью. Жена благодарила и впоследствии освятила квартиру. Все сбылось, как сказала Аннушка. Через некоторое время племянник поправился, поехал в Горький. Там ему диагноз «инсульт» сняли, как ошибочный.

— А собаку ты убивал? Из ружья? Было такое? — спросила потом Нина своего племянника. Тот был поражен!

— Нет, сосед убил. Он стрелял из ружья, а я только привязал ее. Собака была такая, что кур ела…

А открыто Аннушке было многое. Священнику В. Аннушка предсказала скитания. Сказала так:

— Я живу где день, там и ночь.

— Ну и хорошо, живи, – ответил отец В., не думая, что Аннушка говорит о его судьбе.

— Где день, там и ночь! — весомо повторила блаженная.

В то время отец В. не мог и предположить, какие перемены ожидают его. Священник ушел с прихода, несколько лет не имел постоянного места служения и жительства, переезжал из одного города в другой...

В семье племянницы Лидии долгожданное событие: купили легковую машину. Сколько лет собирались, копили деньги! Приехали в Стеклянное радостные, на новой машине. Аннушка встретила племянницу неожиданно строго. Сказала так: «Отдай машину бедным! В город приедешь — и отдай!» На немое удивление племянницы повторила: «Бедные у вас в городе есть? Вот и отдай им!»

Незадолго до кончины Аннушки из Сарова приехала Нина. Блаженная была так плоха, что Нина испугалась, решила, что она вот-вот может умереть. «Да что ты боишься, — услышала она от Аннушки, — я при тебе не умру. Умру у Лиды (племянницы). Она возьмет меня в город, там и умру».

Понимая, что жизнь ее завершается, Аннушка сказала:

— А мы с Андреем скоро по всем церквам поедем.

— Куда вы поедете? – возразила жена Андрея. — Он всю машину разобрал!

— Нет, поедем, поедем! По святым местам поедем. И к отцу Феодосию заедем.

— Ну, уж тогда и меня с собой возьмите! — попросила жена Андрея. Но Аннушка промолчала.

Слова блаженной стали понятны позже. Умер Андрей. А через два дня, 15 июня 1991 года, почила Анна. Перед смертью она говорила: «Ходите ко мне на могилку, рассказывайте. Я услышу». Отошла ко Господу в Сарове, а похоронили ее в Стеклянном. Проводить Аннушку в последний путь устремились многие.

В свое время блаженная сказала, что после ее кончины Ольга будет читать Псалтирь и прочтет половину. Ольга возразила: «Да я и целую прочту!» — «Нет», — ответила Аннушка. Читала Ольга Псалтирь у гроба блаженной, прочла половину — ее сменили, позвали перекусить, а потом она прилегла и… нечаянно проспала до утра. Так и вышла «половина Псалтири». В день погребения саровчанка Зоя опоздала на поезд, но решила ехать все равно. Добралась до вокзала и… увидела всех саровских женщин, собравшихся на похороны: отправление поезда перенесли на более позднее время — редкостный случай. Проводы Аннушки были многолюдные, трогательные. Гроб несли на руках. Похоронили рядом с отцом Михаилом. Позже соседи видели, что в доме Аннушки, где никто не жил, ночью горели свечи…

Блаженная говорила: «Придет время, Господь будет выше» — т. е. почитание Господа станет явным. Немного не дожила Аннушка до открытия местных монастырей, возрождения храмов — того времени, когда Господь «стал выше». О Стеклянном она предсказала: «Приедет сюда после меня человек и будет восстанавливать храм». Назвала его имя. Действительно, прошло время, приехал в Стеклянное человек, имя которого назвала Аннушка. Поставил крест над домом, где жила она. А храма нет или пока нет.

Блаженные отец Михаил и Аннушка… Многих привели они к Богу. Сильная вера, строгое житие, свет прозрений – такое называют явлением. Это то, что потрясает и радует, распрямляет плечи и прибавляет сил.