Ныне радуюсь в страданиях моих…

Кол. 1, 24

На любительской фотографии мальчик-подросток с тонкими чертами лица. Он лежит на диване, к которому привязана веревочка с колокольчиком. Это отрок Иоанн, Ванечка – Егоров Иван Николаевич, c детства прикованный к постели и ослепший. С поразительным терпением он прожил свою недолгую жизнь, которая стала уроком и откровением для многих.

Родился Ваня 28 июня 1966 года на праздник Всех святых, в земле Российской просиявших. Семья его жила в рабочем поселке Сатис Дивеевского района Горьковской (ныне Нижегородской) области. Отец Николай Никифорович работал ветеринаром, мама Мария Васильевна – дояркой. Родители Ванечки были родом из Мордовии. Они выросли в селах Темниковского района, в нескольких километрах от Санаксарского монастыря, что на реке Мокше. Ко времени рождения Вани в семье Егоровых было две дочери, Надежда и Вера, и сын Василий.

Ванечка рос всеобщим любимцем. Родился он умным и здоровым мальчиком. Сестра Вера вспоминает: «Ваня рано начал ходить, говорить. Был развит не по годам, с отличной памятью, любознательный, рассудительный. Он из тех, про кого обычно говорят, что такие умные дети долго не живут». Старшие сестры и брат по очереди водили его в детский сад. По воспоминаниям Василия, «в распоряжении отца была лошадь. Когда он ехал на ней вдоль изгороди детского садика, где находился Ваня, случалось такое: увидит мальчик отца, перемахнет через забор – и к нему. Отец посадит его рядом, даст вожжи. Ваня правит – счастливый!»

Неожиданно жизнь Вани резко изменилась. В шесть лет он простыл, попал в больницу. Неудачно взяли пункцию – слег, наступила быстрая потеря зрения. В семь лет Ванечка оказался прикованным к постели – согнулись обе ноги. Теперь за ребенком требовался постоянный уход. Лет в десять он потерял зрение полностью. Лечение было безуспешным. Дома Ваню вначале поместили на диванчике за печкой, он сказал: «Что вы меня, как в яму, положили – не хочу!» Перенесли к окну, здесь ему стало лучше – так у окна и лежал.

Ваня подрастал, болезнь усиливалась. Постепенно ручки почти перестали действовать, а ножки были как бы вывернуты – не двигались, не разгибались, сильно болела голова. С трудом верилось, что этот ребенок родился здоровым и подвижным. Ванина двоюродная сестра Тая вспоминает: «Кормили его с ложки – Ваня плохо владел руками. Худенький, сам сидеть не мог. Одежду на Ваню толком надеть было нельзя – весь скручен-перекручен. Боли терпел, не жаловался. Когда вынимали из-под него пеленки, морщился от боли: “Ой, ой!”. Надо одеваться – трудно, больно, крик… Пролежней у него не было».

Старшие сестры и брат после школы уезжали учиться дальше, получали образование, работу в разных городах, заводили свои семьи. Ване не пришлось учиться даже в начальной школе, не умел он ни читать, ни писать. Любознательность и интерес к жизни помогали получить какие-то знания, а благодаря общительности удалось сохранить дружбу со сверстниками. Когда Тая, Ванина ровесница, приходила из школы, просил: «Почитай!» И она читала ему все – сказки, учебники. Слушал всегда охотно, с интересом.

Мальчишеская жизнь для Ванечки не замерла окончательно. С радостью встречал друзей, двоюродных братьев. Любил держать за руку. Ребята приносили ослепшему Ване гильзы со стрельбища – это было ему радостью. Просил ровесника: «Ты мне патроны принеси!» Принесут – трогает руками, ощупывает… К этому времени в постели он уже не мог поворачиваться. Иногда прибегут дети гурьбой, встанут молчком около Ванечки. Он весело скажет: «Что молчите? Думаете, не узнал?» Различал по шагам, многих с порога называл по имени. Радовался: «Саша приехал! Вера!» Обоняние, слух, осязание – все чувства обострились у ослепшего отрока.

Недалеко, на соседней улице, жила его бабушка Александра Антоновна. Ванин дядя сделал специально для него удобную тележку, и мальчика частенько на ней привозили к бабушке. Облепит детвора тележку и катит Ваню на соседнюю улицу. Ребята – в основном Ванины двоюродные братья и сестры – везут его дружно. Недалеко от дома Ваня говорит:

— Баба блины пекла. Пшеничные!

— Пекла. А ты откуда знаешь? – спрашивает сестра.

— Я уж чую! – отвечает Ваня, втягивая носом воздух.

Под березой во дворе у бабушки для него приготовили местечко: сделали навес, поставили кровать, постелили перину. И в бабушкином доме у Вани была своя кровать. Это второе место обитания Ванечки, где его принимали надежные и любящие руки.

Внешняя сторона жизни отрока была полностью обнажена и унижена в своей беспомощности. Другая же, внутренняя, оставалась глубоко сокровенной.

Поселок Сатис, где Ванечка родился и прожил свою недолгую жизнь, расположен в семнадцати километрах от села Дивеева и шести километрах от города Сарова. Его название произошло от реки Сатис. В самом поселке раньше находился Дивеевский скит, где держали крупный рогатый скот, лошадей, пчельник. После разорения обители и скитов в окрестных селах, в том числе в Сатисе, обосновалось немало монашествующих – поближе к батюшке Серафиму. Маленькие их лампадки ярко светили в наступивших сумерках. Многих верующих затягивало в колесо репрессий. По окончании срока они возвращались, селились чаще в ветхих избах за покосившимися заборами, снова попадали в немилость – без денег, документов, каких-либо прав… К 1970-м годам исповедников веры и их единомышленников становилось всё меньше. Нить православных традиций угрожала превратиться в тонкую паутинку. Раздвоенность жизни, ставшая обычной, не могла продолжаться бесконечно: молодых, юных, открыто исповедующих православие, было мало. То высокое, небесное, что составляло идеалы Святой Руси, казалось, догорает вместе с угольками русских печек в старых прохудившихся избах. Догорит – и развеется, догорит – и забудется…

Действующего храма в Сатисе не было. Один из домов, где собирались на общую молитву, принадлежал Ваниной бабушке Александре. Ее отец, Ванин прадед Антон, служил псаломщиком в храме родного села в Мордовии до самого его закрытия. Бабушка Александра хорошо знала церковный устав – клиросное чтение и пение было ее призванием. С бабушкой жила другая верующая женщина, Параскева, вместе с которой они переселились из Мордовии, – называли ее Акай (это подчеркивало уважительное отношение к ней). Ванина родственница Тая вспоминает: «Акай была не как все: молчала постоянно, молилась. В свое время случилось так, что ей негде было жить. Никто ее не брал, а у бабушки Александры она нашла приют. Так и провели они вместе все оставшиеся годы. Ваня время от времени жил с этими двумя молитвенницами. Обстановка у бабушки была очень простая, скромная: иконы, печь, стол, железные кровати. У других уже появлялись какие-то новые вещи, изменения, а у бабушки – нет».

В доме бабушки Ваня стал сопричастником жизни, основанной на глубокой вере. Бабушка Александра была наставницей Ванечки в православии, смогла привить внуку любовь к молитве. В доме соблюдались посты, почитались церковные праздники. От рождения наделенный хорошей памятью, Ваня много молитв знал наизусть. Особенно часто обращался к Господу, Божией Матери, преподобному Серафиму. Тая вспоминает: «В доме бабушки часто молились – и Ваня молился с бабушкой. Крестился, теребил свой нагрудный крестик – любил за него держаться рукой. Бабушка делала заказы – отсылала поминовения: Ванечку и всех родственников поминали и в Троице-Сергиевой, и в Александро-Невской Лаврах, других храмах и монастырях. И в дом родителей, и в дом бабушки приходили священники. Ваня часто исповедовался, причащался, соборовался. У его постели можно было увидеть инока, схимника».

Физические боли Ваня переносил мужественно, с поразительным незлобием. Он никогда не роптал, никого не винил в своих страданиях и не высказывал таких мыслей, которые могли бы огорчить или опечалить родных и близких. Никто не видел Ваню гневающимся, раздраженным или унылым. Напротив: спокойный тон и радость говорили о его внутреннем мире, покое. Соседи любили его – добрый, приветливый со всеми. Пожилые бабушки были его подружками, он разговаривал с ними запросто. Мог попросить: «Кать! Свари кашу! Теть Дуня! Принеси блинов!» Сойдутся – пошли шутки и присказки, стишки любил сочинять. Долго не отпускал от себя: «Посиди со мной, не уходи!»

Ваня тянулся к людям, и они ему отвечали большим расположением, любили, жалели. Со временем у Ваниного изголовья повесили колокол. Это был малый церковный колокол диаметром сантиметров двадцать, который в свое время нес службу под сводом колокольни. Дергая за веревочку, Ваня звонил, когда радовался встрече. Верующие женщины говорили: «Ну-ка, Ванечка, “Достойную»!”» – и мальчик с радостью начинал славить Пресвятую Богородицу. Вызванивал в такт: Достойно есть яко воистину…

Все, кто навещал Ванечку, единодушно вспоминают, что никогда не видели его слез, не слышали его жалоб. Несмотря на усиливающиеся боли, терпел скованность тела, полную слепоту. Болезнь не угнетала его – Ваня был бодр, не падал духом. Никогда не плакать, не расстраивать никого своими недугами было правилом его жизни. Одна из женщин, приезжавших к нему из Сарова, Мария, рассказывая о Ванечке, прослезилась: «Ванечка был светлый, как ангел. Рядом с ним становилось легче, на душе теплело. Ухаживать за ним нисколько не тяготило». Радость – вот что встречали его посетители! Пребывавшие в унынии, скорби рядом с Ваней чувствовали себя иначе: его страдания превосходили их собственные, он являл собою пример терпения.

Ваня хорошо ориентировался по слуху и обонянию, называл по имени приходящих к нему знакомых и близких. Много помнят таких случаев: человек только к дому подходит, а Ваня уже звонит в свой колокольчик – знает, кто идет. Человек на порог, а Ваня лежит в кровати и весело называет по имени: «А вот тетя Ира пришла!» Каким-то образом слепой Ваня мог что-то видеть и удивлять своим знанием. Безошибочно определял, кто пришел без креста. Ребятишкам говорил: «Эй вы, нехристи! Что вы крест не носите! Вот возьмите у меня, наденьте!» Ване привозили крестики, иконки, свечи. Часто посещавшая Ванечку Анна однажды застала его в одиночестве. Как всегда, он лежал на диванчике, и ей невольно подумалось, где же его мама, почему она занимается своими делами, а Ваня совсем один… И тут же раздался строгий голос Вани: «Ты о моей маме так не думай! Она хорошая!»

Со временем становилось очевидным, что рассуждения Вани не по возрасту зрелые. Практически не имеющий своего личного жизненного опыта, даже не переступивший порога школы мальчик мог дать глубокий и мудрый совет старшим. Бывало так: шли к Ванечке с серьезным вопросом, и он поражал неожиданно простым и точным ответом. Приезжали больные – уезжали здоровые. Входили подавленные заботами – уходили легко, как на крыльях летели. Забегали на минуту – становились друзьями навсегда, тянуло к Ванечке еще и еще. Сочувствуя его страданиям, забывали собственные тяготы.

Все знали, что Ванечка любил пошутить. Иногда смысл его шуток не был понятен, но прояснялся со временем: слова его имели свойство сбываться. Вспоминает жительница села Осиновка Дивеевского района Наталия. «Когда мы навещали Ванечку, он радовался, звонил колокольчиком. Шутил. Вхожу как-то раз, а он лежит, совсем слепой, отвернувшись к стенке, и весело говорит: “А вот баба Наташа! Баба Наташа пошла, на собрание пришла, руку-ногу подняла, ничего не поняла!” Такими стишками он встретил меня и в следующий раз – к чему бы это? Однажды попала я на колхозное собрание, от которого остались тяжелые воспоминания, – ничего, кроме вреда душе. В конце собрания состоялось голосование. Все поднимали руки, а вместе со всеми и я – толком не поняв, за что голосую… Тут и вспомнились мне Ванины стишки».

Со своими нуждами и заботами приходили окрестные жители. В селе Сар-Майдане пропала корова. Расстроенные пропажей хозяева поделились с Ваней своим несчастьем. Через неделю приехали еще раз – благодарить. Оказалось, нашли они свою корову. Где Ваня сказал – там и нашли.

Бывало, что простые житейские случаи приводили к Ванечке человека, которому приходилось узнать о своей грядущей судьбе. У местной жительницы закукарекала курица. Обеспокоенная этим она пришла к Ване. Он выслушал ее и сказал: «Теть Тонь! Курица-то курицей… А вот дочь твоя Зойка умрет молодой». Женщина возмутилась. Душа эту весть не принимала. Зоя была юной девушкой, здоровой, энергичной. Шло время, и материнская память, казалось, забыла тревожное предсказание. Через несколько лет произошел несчастный случай – авария. Машина, в которой ехала Зоя, перевернулась. Ни водитель, ни один пассажир, кроме нее, не пострадал – одна только Зоя стукнулась виском и погибла. «Случилось то, что предвидел Ваня!» – сказала потрясенная горем мать.

Острая скорбь могла загнать человека в тупик. Часто, потеряв надежду на чью-либо помощь, он обращался к Ванечке. У жительницы села Нарышкина, что неподалеку от Сатиса, пропал сын. «Жив или нет?» – с этими тревожными мыслями пришла она к Ване. Он сказал: «Его в живых нет. Виновники – два родственника. Они теперь не знают, что с ним делать. А сын тебе сам покажется, ты его найдешь». Вскоре эта женщина ехала в запряженной лошадью телеге по лесной проселочной дороге. Вдруг лошадь испугалась и встала как вкопанная. Пришлось слезть с телеги, узнать причину остановки. В колее под слоем земли виднелся какой-то непонятный предмет. Женщина стряхнула с него землю и со страхом отпрянула: это была… голова человека. Выяснилось, что тело убитого сына закопали на проезжей дороге. Совершили преступление два родных брата…

Перемена жизни в будущем, обращение человека к Богу – все это могло быть открыто Ване. Один молодой человек, комсомолец, приехал к нему со своей верующей матерью из Арзамаса. Услышал от Ванечки, что в будущем он станет священником. От неожиданности парень рассмеялся, не поверил – таких мыслей и в голове у него не было. Впоследствии жизнь его изменилась, он поступил в семинарию, принял сан священнослужителя.

Если приходил человек добрый, Ваня брался за веревочку и звонил в колокол: кому дольше, кому меньше. О будущем владыке Ванечка сказал, что «рукава у него широкие», т.е. поповские, и приветствовал его долгим радостным звоном, как на встрече архиерея.

Редкий день, чтобы к Ване никто не пришел, не приехал. Высокая статная москвичка, умная и образованная, но далекая от Церкви, посидев у его постели, приезжала неоднократно. Встреча с этим отроком заставила ее задуматься о смысле жизни, о Боге. Ванечку не касалось то, что обычно называют жизнью – с ее суетой, мелочностью и пустотой. Его внутренний мир был недоступен для человека неверующего. Москвичка, никогда не бравшая в руки житий святых, неожиданно для себя вдруг оказалась перед раскрытой страницей книги жизни мальчика-подвижника. Подвижник этот был настоящим мучеником, без ропота носившим вериги страдания. Живой, наблюдательный и добрый – в нем не было ничего показного, его простота обезоруживала. Венец страдания оказался венцом радости, которая возможна с Господом. Не он жаловался – к нему шли за утешением, не он обращался за поддержкой – к нему приезжали за помощью. Встречи с ним многое изменили в жизни приезжей москвички. Прошли годы, и Ванина посетительница приняла монашеский постриг.

В одиночку и группами приезжали из Сарова, Москвы, Ленинграда, Арзамаса, Горького, Омска, Владивостока, Хабаровска. Кто-то нуждался в бегстве из повседневной мирской суеты, кто-то искал ответы на главные вопросы жизни. Умиротворенный вид Ванечки, его недетские рассуждения не соответствовали ожидаемому: оказывалось, что не мальчик, а сам пришедший его навестить человек слаб и болен – безжизненный, скованный страстями, слепой… Напротив, незрячий отрок был прозревший духом, лишенный движений – свободен. Здесь, у постели Вани, люди поражались его вере, смирению. Немощный телом ребенок внутренне был сильнее их, подтверждая слова Священного Писания: …сила Моя совершается в немощи (2 Кор. 12, 9).

Ванечку посещали разные люди, их объединяла любовь к Богу, Церкви. На примере этого ребенка они видели, как терпеливо переносимые страдания очищают сердце, а суровая жизнь учит молитве. В годы испытаний для Церкви около Ванечки складывалась атмосфера духовной семьи. Местные храмы и монастыри были закрыты, а общение с отроком многим открывало основы христианской жизни, где нет места фальши и внешним формальностям.

Приток православных верующих, среди которых были священники и монахи, возрастал и не мог оставаться незамеченным для правоохранительных органов. Приходил участковый, устраивал «разгон» бабушкам в платочках, собравшимся помолиться. Тщедушный слепой мальчик, который пел молитвы вместе с ними, – какую опасность представлял он? Однажды в отсутствие мамы к Ване приехали из органов опеки, предложили забрать его в детский дом. Он наотрез отказался. Сказал так: «Мама придет – а меня нет? Она будет плакать! Я маму не брошу! Я буду с родными».

Двоюродная сестра Ванечки рассказывает: «Многих лечил, а у самого голова болела сильно. Вылечит кого-то, а сам мучается. Мог сказать, чем именно страдает больной. Придет человек, просит: “Ваня, полечи! Вот тут болит!” В ответ слышит: “Сиди, молчи, ничего не говори”. Ручку положит на больное место – вот то-то и то-то у тебя болит».

В селе Вертьянове, примыкающем к Дивееву, в келии монахинь [в келии схимонахини Маргариты, тогда матушки Евфросинии – Ред.] хранились реликвии Серафимо-Дивеевского монастыря, среди них  - икона преподобного Серафима, вещи преподобного. Ваня об этом знал и обращавшихся к нему за помощью больных нередко посылал приложиться к святыням.

Лечил не всех. Иногда на просьбу полечить отвечал: «Ты не хорошая! В тебе черти бегают! Больше ко мне не приходи!» Бывали случаи, когда шли к нему из любопытства или с недобрым сердцем, и он знал это. Тогда открытый и мягкий Ваня становился строгим. В исключительных случаях мог обличить жестко, называя грехи человека.

Многими огорчениями и переживаниями была наполнена жизнь Ванечки. Грехи окружающих ранили его сердце. О закореневших в своих пороках мог сказать: «Все равно я их вымолю!» Не все, даже самые близкие люди, понимали Ваню, не все видели его необыкновенные дарования. Родственных по духу он чувствовал, любил, звал и подолгу не отпускал от себя, держа за руку…

В доме бабушки Александры всегда была родниковая вода. Ее брали на источнике преподобного Серафима – за три километра от поселка, на берегу реки Сатис. За водой ходила бабушка Александра с внуками, иногда посылала их одних. Мама Ванечки, когда он был маленький, носила его на источник на спине. Позже, когда для него сделали специальную тележку, дружная ватага детворы летом часто возила его напрямик – лесом, полем. Лесной воздух, запах полевых трав, пение птиц... Молились, обливались, купались. Много встреч происходило на Серафимовом источнике. В канун праздника прославления преподобного, 1 августа, всегда читали акафист святому. Часто приезжий батюшка служил водосвятный молебен. Ваня лежал в тележке, окруженный верующими: многие подходили, разговаривали с ним, давали гостинцы – кто просфору, кто яблочко, кто конфеты. Если Вани на источнике не было, отправлялись к нему домой. Соседи по улице, живущие напротив, однажды утром выглянули в окно и удивились: у Ваниного дома остановился автобус, и из него вереницей выходили люди. Такого количества посетителей здесь еще не видели… В последние годы жизни Ванечки автобусами к нему приезжали не раз: едут издалека на источник преподобного, а оттуда заедут к Ване домой.

Ванечка молился, и люди приходили к нему как к молитвеннику. Особенно почитал он Пресвятую Богородицу. С нежным чувством много молился перед Тихвинской иконой Божией Матери. Каждый год он просился на праздник этой иконы (в последний год – со слезами) в Аламасово, соседнее с Сатисом село. Здесь и по сей день пребывает чудотворная Тихвинская икона, принадлежавшая ранее Саровскому монастырю.

Был у Ванечки ещё один великий покровитель и друг – батюшка Серафим. Мало сказать, что Ваня почитал преподобного Серафима. Любовь к этому святому озаряла и наполняла всю его жизнь. Ваня имел с ним реальное общение, живой опыт молитвы и как плод этого общения – духовную радость и мир.

Когда здоровье Вани ухудшилось, на пороге дома появился священник из города Арзамаса, отец Виктор. У постели больного батюшка сумел организовать дежурство, и сам мог засучить рукава – поухаживать за Ванечкой. Когда отец Виктор подходил к дому Егоровых, с расстояния, на котором можно различить звук, слышался радостный трезвон – знак того, как его ждут. Так было всегда. На исходе жизни руки Ванечки совсем ослабели, и он звонил, держа веревку зубами, встряхивая головой, насколько хватало сил… Отец Виктор входил в дом, и удары колокольчика прерывались ликующим звонким голосом: «Батюшка Виктор пришел!!!»

Общение для обоих было праздником. С ними незримо присутствовал еще третий, любимый обоими, с кем делились они своей радостью. С первых минут встречи эта радость выплескивалась в пении – о нем, батюшке Серафиме:

         Ноченька темна безмолвная,

Звездочки смотрят с небес.

   Тихо вокруг, от обители

 Тянется саровский лес.

Два голоса сливались воедино. Ванины голубые незрячие глаза обращены к потолку. Казалось, что взгляд его сосредоточен, глубок. И с новой силой их пение возносилось в залог торжествующей победы:

 Лето и зиму холодную

Он, не смыкая очей,

          Выстоял волей свободною

Тысячу дней и ночей.

                 Здесь всеусердно к Всевышнему

       В сердце молитву слагал:

                             «Боже, будь милостив к грешному», –

         Часто так старец взывал.

В последний раз, беседуя со священником, Ваня произнёс: «Батюшка! Отец Виктор! Мне явился преподобный Серафим и сказал, что я умру на Троицу, а ты меня на третий день отпоешь».

Хлеб и вода ключевая,

Труд среди каменных гор.

Скоро кончина святая,

Слышен уж ангельский хор.

Незадолго до Ваниного ухода сильно заболел его отец Николай Никифорович. Вызвали «Скорую помощь». Состояние было тяжелое, врач сказал близким, что безнадежное. Узнав об этом, Ваня очень расстроился, долго сосредоточенно и с особенной силой молился. Вскоре сам оставил свою земную жизнь. «Ваня умер вместо отца», – так говорили о нем. Николай Никифорович прожил еще шесть с половиной лет, мама Ванечки, Мария Васильевна, чуть меньше. Недолгое земное странствие Ванечки подходило к концу, жизнь его догорала. Пригласили отца Виктора. Состояние отрока было такое, что волновались, сможет ли больной принять Святые Дары: глотал он с трудом. По милости Божией, Ваню причастили.

Наступило 13 июня – канун праздника Святой Троицы. Теплый солнечный день. С утра Ванечке стало лучше, щеки порозовели. У домашних появилась надежда, что он поправится - «выкарабкается». Ванечка разговаривал, и никто еще не понимал, что разговор этот прощальный. Потом ему стало плохо. Приехавший из города брат Василий побежал вызвать «Скорую», но было поздно. До самой кончины Ванечка находился в памяти. Беспокоился о тех, кто остается. Последние его слова: «Кто же теперь будет молиться за отца N…».

Часов в одиннадцать Ванечка отошел ко Господу. И начался дождь… Казалось, небо оплакивало Ваню вместе с любящими его. Кто-то принес для Ванечки одежду на погребение: домотканые штаны, рубаху, кушак с кистями, портянки, лапти. Надеть все это на скрученное тело не смогли. Положили Ваню в гроб, а сверху покрыли одеждой. Шли прощаться с Ванечкой родные, друзья, соседи и еще многие-многие из тех, кто знал его и любил.

Псалтирь у гроба Ванечки читали местные певчие – дивеевские монахини. Хоронили на третий день. Комната не вмещала всех желающих помолиться. Отца Виктора ждали к выносу, но он задерживался. После службы в Арзамасе ему нужно было преодолеть путь порядка 70-ти километров. Уже решили выносить без батюшки. В этот момент неожиданно налетел сильный ветер, и в природе началось что-то особенное. Буря, дождь, солнце – все стихии бушевали, сменяя одна другую. Вышедшие на улицу были просто ошарашены и ждали конца происходящему в некотором оцепенении. В это время под порывистым ветром подошли к дому Вани отец Виктор и с ним еще несколько человек – они приехали на автобусе из Арзамаса. Началось отпевание.

Двоюродная сестра Тая была надежным Ваниным другом. «Тайка! Умру, отпоют – звони в колокол, когда выносить будут!» – такое завещание получила она от Вани и исполнила в точности. Ударил колокол, и гроб с телом Ванечки с церковным пением стали выносить.

От дома и до самого кладбища процессия двигалась широким потоком – местных и приезжих. Ваня объединил и породнил всех. Шли пешком, и гроб с телом несли на руках до кладбища. Много было желающих держать Ванечку на своих руках. Расстояние до кладбища немалое. Несли по очереди с пением Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас, и только отец Виктор отказывался от предложений сменить его. На кладбище отслужили панихиду. Утих ветер, перестал дождь. Вырос могильный холмик. Поставили крест – знамение победы над смертью… Теперь здесь можно побыть в тишине, помолиться, поговорить с Ванечкой.

Шел год, про который еще до рождения Вани с высокой государственной трибуны было сказано: «В 1981 году мы вам покажем по телевизору последнего попа». Истекало безбожное время гонителей и отрекшихся от веры. Нет, не они определяли будущее Церкви. Для многих именно Ваня стал живым свидетелем ее духовной силы и самого существования, ее цветущей веточкой. Ваня явил то сокровенное, настоящее, что было и будет всегда на Руси.

Послесловие

Несмотря на то, что родственники никому телеграмм не посылали, весть о кончине Вани разнеслась быстро. Приезжали из разных концов России, даже с Дальнего Востока. Кто не успел на похороны, шли поклониться на могилку. О упокоении души новопреставленного отрока Иоанна заказывали поминовения во многих храмах.

Прошли годы. Рядом с Ванечкой похоронили сначала его мать, потом отца. Давно уже нет в живых бабушки Александры и Акай. Дом, где жила семья Егоровых, сгорел через несколько лет после кончины Вани. Уцелели некоторые маленькие Ванины иконки, взятые близкими людьми на память. Сохранилась тележка – в ней возили Ваню к бабушке, на родник, на службу к Тихвинской иконе… Колокол, в который он звонил, остался лишь в воспоминаниях.

О Ване помнят, молятся, общение с ним не прервано временем. Люди, знавшие отрока, говорят о нем с особенной любовью и теплотой. У одного рассказ о Ване прервался улыбкой, у другого – слезами, у третьего – такой паузой, которую нельзя не понять, не оценить… «Разбудил душу», «блеснул, как ангел», «плод Господень, который созрел»… Неуверенная старческая рука выводит в записочке об упокоении: «Отрока Иоанна»…

В молодые годы, задолго до рождения детей, Ваниной маме, Марии Васильевне, приснился необыкновенный сон. Кругом дым, чад, народ, валом валивший в какую-то яму, – полное смятение. Вместе со всеми и Мария. Вдруг кто-то остановил ее, взял за руку – отец! Пропавший на войне отец, в расшитой мордовской рубашке, решительно сказал: «Ты что? Тебе другое место уготовано». У отца было много яблок. Он протянул ей три яблока. У Марии мелькнула мысль: почему только три, ведь у него много... Как бы в ответ на вопрос отец сказал: «Это (столько) можно. У тебя трое детей зрячих, а двое слепых. Только сон никому не рассказывай». На следующий день Мария шла с работы – с фермы. Не удержалась и поделилась с подругой необычным сном. Ночью опять приснился отец: «Мария! Я ж тебя просил никому не рассказывать!» Прошли годы. У Марии Васильевны родилось четверо детей. Трое из них были зрячими – «три яблока». Ванечка в раннем возрасте ослеп. Еще один родился мертвым – тоже, получается, «слепец».