Девяносто лет назад, 21 сентября 1927 года, в праздник Рождества Пресвятой Богородицы началось закрытие Дивеевского монастыря. Последняя служба была на Воздвижение в домовой церкви «Всех скорбящих Радость». По пророчеству прп. Серафима, посыпались его сиротки в Рождественские ворота, как горох. Разлетелись монахини кто куда, но монашество свое старались сберечь. А в 1930-е годы их ждали аресты и новые испытания в местах лишения свободы.

24 сентября Православное творческое объединение «МiР» (г. Саров) покажет   премьеру спектакля «Сестры», посвященного памяти дивеевских сестер, отбывавших срок в Карлаге (Казахстан). Сценарий построен на материалах следственных дел и воспоминаниях сестер Дивеевской обители. Проект «Сестры» вошел в число победителей конкурса «Православная инициатива 2016-2017».

Роман Сванидзе: «По условиям конкурса, начать работу по проекту мы смогли только 20 апреля — на следующий день после дня памяти прп. Севастиана Карагандинского. А 19 апреля в Дивееве служил митрополит Астанайский и Казахстанский Александр. Мы эти «совпадения» восприняли, как благословение Божие нашему скромному начинанию...»

Кратко расскажем, о ком идет речь в этой постановке. А развернутые биографии сестер опубликованы на странице https://vk.com/sestry_karlag.

 

Преподобноисповедница Матрона (Власова), 1889-1963. Родом из с. Пузо (ныне – Суворово). Осиротев, с шести лет воспитывалась в Дивеевском монастыре, несла иконописное послушание. А после закрытия монастыря жила рукоделием и помогала при храмах. С 1938 по 1947 год — заключенная Карлага, с 1949 по 1954 год — жила на поселении в Казахстане. Всего инокиню Матрону судили трижды, в лагерях и ссылках она провела 18 лет жизни. Последние годы матушка доживала в родном селе, была очень смиренной, тихого нрава, большую часть дня молилась. Но когда ее пытались заставить оговорить священника, усилия следователей ни к чему не привели. Даже есть справка о том, что «лиц, скомпроментированных показаниями арестованной Власовой М. Г., в деле не имеется». Теперь ее мощи находятся в Дивеевском монастыре, день памяти — 7 ноября.

 

Инокиня Мария (Кильдеева), 1897-1983, в 1937-1942 годы — заключенная Карлага. Она с трех лет воспитывалась в приюте Дивеевского монастыря, умела играть на скрипке, регентовала, приняла иноческий постриг. После закрытия обители матушка жила тихо и неприметно, но ее обвинили «в распространении слухов о том, что члены бывшей Царствующей Фамилии живы и скрываются в деревнях Нижкрая, ожидая свержения Соввласти»; в организации «тайных ночных молений, церковных к-р собраний, пожертвований с крестьян на «дом Романовых», провокации «чудес», а в 1937 году арестовали по обвинению в нищенстве. Инокиня Мария виноватой себя не признала. Свой последний приют она нашла в Арзамасе, жила в убогом домике с другими монахинями. Была убита грабителями, которые искали церковные ценности. В то время любую монашку считали за богатую. На месте гибели инокини Марии расцвел небывалый красный цветок — символ ее жизни и мученической кончины.

 

Монахиня Серафима (Булгакова), 1903-1991 – одна из немногих дивеевских сестер, которая дожила до начала восстановления Дивеевского монастыря. Она поступила в обитель в 1924 году, а через три года начались скитания молодой послушницы. С 1932 по 1936 год отбывала ссылку в Алма-Ате, а с 1937 по 1942 год находилась в Алма-Атинском ИТЛ — общем лагере с уголовниками, рецидивистами и шпаной.

Сначала условия были сносные, матушка работала счетоводом. Но вскоре она сама попросилась на этап, чтобы избежать искушения. Предстояла тяжелая дорога на Дальний Восток — строить порт Находку. Из записей м. Серафимы: «Самым страшным испытанием в тюремные годы для меня была владивостокская пересылка. Я сидела со шпаной четыре зимних месяца. Пересылка набита до отказа, условия ужасные... Но вообще-то с уголовницами мы потом подружились. Позже они при мне даже матом перестали ругаться…

Только в 1960 году с монахини Серафимы сняли судимость. Она поселилась в пос. Выездное, у дивеевской инокини Матроны (Кузяевой). Всю жизнь их связывала дружба, и похоронены они рядом.

 

Инокиня Матрона (Кузяева), 1900-1972. С четырех лет Матрюша была воспитанницей приюта при Дивеевском монастыре, а потом стала инокиней. В начале 1930-х годов, она оказалась в Карлаге, пасла овец в степи. Случались сильные бураны, и в такие дни ходили, держась за веревки. Однажды в степи застала страшная гроза, Матрюша была одна среди мужиков-заключенных, вся вымокла, а в единственное какое-то укрытие на ночь глядя боялась с ними войти, но один из них втолкнул ее и говорит: «Не валяй дурака, иди». Они положили ее между собою, чтобы согреть. Бедная матушка не могла заснуть от страха и вспомнила, как когда-то, тоже изрядно напугав ее, блаженная Мария Ивановна предсказала: «Надо же! С мужиками спать будешь и девой останешься». Это удивительно, но одна из старушек, знавшая Матрону, делилась, что, по словам матушки, она в лагере жила сравнительно неплохо. А может быть, просто не хотела жаловаться...

 

Монахиня Мастридия (Мунина), 1895-1970, заключенная Карлага с 1947 и, приблизительно, по 1957 год. Мария Ивановна Мунина родом из с. Аламасово, в 14 лет поступила в Дивеевский монастырь. Первый арест был в 1930 году. На допросах принуждали подписывать протокол, она отказывалась. Следователь отбил молотком руки так, что она осталась инвалидом и с трудом могла креститься. Работала на валке леса, заготовке дров. Пилить, колоть не могла - руки не позволяли. Складывала поленницу — разваливается. Шпана ее упрекала: «С тобой еще срок добавят!»

В 1947 году Марию Ивановну приговорили к расстрелу как «руководительницу тайной антисоветской организации». Допросы длились по 4-6 часов. Но смертную казнь заменили заключением сроком на 25 лет, а потом скостили до десяти. Тридцать лет родные не имели от нее вестей, но она чудом выжила и в конце 1960-х годов вернулась домой. Монахиня Мастридия вела себя как юродивая, раздавала последнее, замечали за ней и прозорливость.

 

Инокиня Мария (Гайнова), 1892-1986. Родилась в с. Ивановское, с 15-ти лет — насельница Дивеевского монастыря. Дважды она была лишена свободы. Первый раз – ссылка в Казахстан, второй — Читинская тюрьма. Когда дивеевских сестер привезли в лагпункт, на построении начальник свысока начал так: «Ну, что, женщины!» Инокине Марии это показалось обидным. Она вышла вперед и не побоялась осадить его: «Мы вам не «женщины», мы – девы, девы!» Инокиня Мария была не робкого десятка. С Божией помощью она сумела все преодолеть и не сломаться. Последние 30 лет доживала в Сарове, в домике на ул. Герцена.

 

 

Преподобномученицы Марфа и Пелагия (Тестовы) родились в крестьянской семье в д. Арга Тамбовской губернии, Марфа в 1883, а Пелагия – в 1887 году. Их судьба очень похожа. Обе они поступили в Дивеевский монастырь, а после его ликвидации нашли прибежище при сельских храмах. Каждую арестовали за «ведение контрреволюционной агитации пораженческого и клеветнического характера» и решением тройки НКВД приговорили к заключению в Карлаге сроком на 8 лет. Судя по архивным делам, сестры больше не встречались. Будучи инвалидами, они безропотно трудились на общих работах. Первой от болезней и изнурительного труда скончалась в больнице мать Марфа 26 апреля 1941 года. Ее похоронили на кладбище лагпункта Спасский. Инокиня Пелагия умерла в лагерной больнице 3 ноября 1944 года и была погребена в пос. Жартас.

 

Схимонахиня Маргарита (Лахтионова), 1900-1997. В годы гонений жила рядом с монастырем и хранила вещи Серафима Саровского. Рассказывает схимонахиня Маргарита или, как ее обычно звали, матушка Фрося:

— А в тридцать седьмом объявилась «тройка» — суд, судить нас. —«Ходили в церковь?» — «Ходили». — «Значит, бродяги!» Давали кому по три годочка, кому по десяточке. Уже на пересылке один священник, тоже арестованный, смеялся: «Ну, батюшка Серафим целый этап монашек пригнал!»

Была у нас, когда мы еще в Дивееве вокруг монастыря жили, блаженная — Мария Ивановна. Она при мне помирала, я за ней ухаживала. Тогда мы все у нее спрашивали: «Мамашенька, когда же обратно в монастырь?» — «Будет, будет вам монастырь, мы с матушкой-казначеей (а матушка-казначея к тому времени уже лет пять покойницей была) начнем вас в монастырь вызывать. Только называться вы будете не по именам, а по номерам. Вот тебя, – говорит, – Фрося, будут звать «триста тридцать восемь». Я это запомнила. А когда в тюрьму взяли, мне этот номер и дали. Вот тебе и монастырь!

Охранники всякие были, были и хорошие. Везли нас в Ташкент в вагонах. Зима, а охранник наверху, холодно ему. Только поезд тронется, он нам стучит: «Запевайте «барыню». А какая «барыня»? Мы пели «Благослови, душе моя, Господа», всенощную. А в Ташкенте уж другие нас встретили. Была «генеральная проверка». Там все поснимали. И когда сняли крестик, такое было чувство, будто перед тобой Сам Господь распятый... Как же без креста? Мы пряли на узбекских прялках, а в них вилки деревянные, чуть обрезать и крестик будет. Такие крестики мы и сделали. А когда пошли в баню, начальнику сразу доложили: монашки опять в крестиках. Но тут уж оставили нас, снимать не стали.

Не знаю, как люди, а монашки так думали: все это Божие попущение – за грехи народа и пришло время потерпеть».