Московский государственный университет, 10 марта 2000 года

Александров Владимир Васильевич

Я приветствую вас от имени ректора МГУ Виктора Антоновича Садовничего, всех профессоров и научных сотрудников нашего университета. Мы рады видеть вас в стенах старейшего российского университета с такой важной темой, которую вы будете сегодня обсуждать. Хотел бы сказать несколько слов о том, что такая тема в наше время является наиболее насущной и важной для российской науки, и для Московского университета в том числе. Если образование встало на ноги, и ситуация нормализуется, этого никак не скажешь о науке.

Я приведу только один пример. В научных центрах и институтах Московского университета, а их 15, средний возраст кандидатов и докторов наук — 50 лет. Это говорит о том, что из науки уходят молодые, несмотря на то, что защита докторской и кандидатской диссертации сегодня также происходит в молодом возрасте. К сожалению, несмотря на усилия ректора и всего преподавательского коллектива такой уход продолжается, как за границу, так и в другие сферы деятельности.

Отсутствует и современное оборудование, что затрудняет осуществление тех или иных экспериментов, позволяющих получать новые результаты.

И в такой критический момент, в такой критической ситуации надо задуматься, надо проводить дискуссии по взаимодействию Русской православной церкви и научных учреждений, в том числе и вузов. Поэтому я еще раз хочу приветствовать здесь вас, собравшихся для обсуждения данной темы.

Ганичев Валерий Николаевич

Спасибо за предоставленную нашей соборной встрече возможность проходить здесь, в университете, славном многими научными традициями, славном теми вершинами духовной мощи, которые здесь поднялись со времен М. В. Ломоносова, одного из наших ведущих духовных отцов, сознававшего необходимость единства научного и религиозного мировоззрения. Это было темой одного из наших соборов.

ВРНС является общественной организацией, объединяющей различные общественные, политические и духовные силы России. Это трибуна, с которой они высказывают свои представления о наиболее важных и животрепещущих проблемах нашего общества и нашего народа, будь то духовное возрождение или проблема России и русских людей в XXI веке, или проблема здоровья нации. Все эти проблемы обсуждались на наших соборах.

Проходили также соборные встречи, которые определяли ориентиры в деле создания русской национальной школы, в деле защиты русского языка. Одна из этих соборных встреч была посвящена проблеме «Вера и знание», проблеме соединения этих некогда близких понятий, которые затем пытались развести в разные стороны.

Эта встреча была чрезвычайно актуальной и значительной, знаковой. Подобную встречу, наверное, мы бы не смогли провести на всем протяжении ХХ века, а может и XIX, XVIII, когда в Свято-Даниловом монастыре в одном зале сошлись виднейшие ученые и богословы нашей страны, перед которыми выступили Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II и президент Российской академии наук.

Соединение веры и знания, рассмотрение всех духовных и нравственных вопросов научного поиска — это и было той трассой, на которой проходила эта конференция. После этого в ряде научных журналов были публикации, в целом ряде научных учреждений прошли обсуждения и встречи. Кроме того, эти материалы были напечатаны во многих епархиальных ведомостях, научно-популярных и общественных журналах.

Мне пришлось быть в Крыму. Владыка Лазарь, который одним из первых напечатал эту информацию, сказал: «Как нам это важно». Ибо его предшественник, владыка Лука Воино-Ясенецкий был известнейший ученый мирового класса, и этот ученый возглавлял кафедру в Симферополе, и кафедру духовную в том числе. Я думаю, что это одно из главных направлений ВРНС.

Мы хотели бы отдать должное отделению собора, которое действует в Сарове, объединяя там ученых РФЯЦ, других научных учреждений, которое прорабатывает и прочерчивает многие духовные пути. Там, в Сарове начиналась конференция «Проблемы взаимодействия Русской православной церкви и ведущих научных центров России». О ней сейчас расскажут руководители секций. Сладков Д. В., организационный секретарь Сарово-Дивеевского отделения собора и другие поделятся своими впечатлениями и предложениями об этом направлении деятельности нашего собора.

Это хорошо, когда есть мировоззренческие основы, но нам не хватает практических шагов, и Сарово-Дивеевское отделение собора представляет в этом смысле хорошее исключение.

Фортов Владимир Евгеньевич

Я хотел бы поблагодарить собор за то, что он собрал нас здесь и дал возможность обсудить важную и актуальную для всех нас тему взаимодействия рационального и духовного. Эти проблемы сейчас очень актуальны, ведь в нашем обществе существенно изменились общественно-политическая и нравственная системы координат. И поэтому эти проблемы должны быть в центре внимания общества, науки и церкви.

Вы хорошо знаете, что отношения науки и веры никогда не были тривиальны и всегда формировались в конкретных исторических, культурных и социальных условиях. Поэтому в истории человечества можно найти периоды разных взаимоотношений между наукой и религией — от плодотворного и тесного сотрудничества во времена средневековья до резкого противостояния, например, в эпоху Просвещения и в XIX веке.

Конечно, наука не противоречит религии как рациональное иррациональному. Религия немыслима без рационального понимающего и объясняющего подхода, столь развитого в теологии, которая, как и наука, никогда не стояла на месте.

Наша церковь на протяжении веков хранила нашу историю, она, фактически, сохранила и понятие Отечества. Церковь может и должна влиять на общество с целью формирования уважительного отношения к труду ученых и инженеров. Со своей стороны, наука и ученые должны бережно, с уважением и пониманием относиться к действиям церкви по воспитанию граждан новой России и, особенно, подрастающего поколения.

У религии и науки есть еще одно важное поле для взаимодействия. В первую очередь, это касается борьбы с магией, колдовством, астрологией, паранаучными исследованиями и тому подобным.

Я знаю, что многие российские ученые являются верующими людьми,

а среди церковного клира есть немало людей с научными степенями и званиями. Насколько такие сочетания продуктивны, можно убедиться на примере великого физиолога, прославленного Нобелевского лауреата И. Павлова или известного профессора-хирурга, лауреата многих премий архиепископа Луки. Автор многотомного курса высшей математики, по которому учились несколько поколений советских студентов, и я в том числе, академик В. И. Смирнов, был церковным старостой.

В настоящее время в отношениях религии и науки набирает силу процесс их явного сближения. Если в начале Нового времени, в эпоху Просвещения наука стремилась обрести полную автономию от религии и, наконец, вытеснить ее с позиций мировоззренческого и духовного центра культуры, то теперь происходит их сближение и взаимодействие, формирование общих ценностей культуры, ориентированных на человека. При этом процесс обновления затрагивает и религиозные институты, а не только нашу науку. На заре возникновения новой науки ей помог союз с христианством. Возможно, что новый союз с христианством, а в России — с православием, поможет преодолеть трудный период и нравственный кризис, в котором оказалась наша с вами Родина.

Сладков Дмитрий Владимирович

Прежде всего я постараюсь кратко рассказать о том, как возникла идея конференции, на заключительном заседании которой мы сегодня присутствуем, какие цели преследовали ее организаторы. А затем очень кратко я расскажу о ее результатах.

Здесь уже говорилось, и не один раз, о том, как мы в 1996 году провели в Свято-Даниловом монастыре Соборные слушания «Ядерные вооружения и национальная безопасность России». Это был тяжелейший для нас год, и мы тогда получили от церкви очень большую поддержку. Понятно, что поддержку не ядерного оружия как такового, а поддержку людей, которые служат Отечеству. Но в ходе этих слушаний стало очевидно, что современное оружие — это лишь частный случай всякой современной техники, что нравственные коллизии возникают в очень многих областях, связанных с современной техникой и технологиями.

Поскольку наш Ядерный центр еще его отцами-основателями закладывался не как узко инженерная, чисто «бомбодельская» контора, а как многопрофильный научно-исследовательский центр, дальнейший ход нашей мысли был очевидным.

Коллизия здесь простая. Без современной науки и техники Россия будет выкинута с мировой арены в течение короткого времени. И то, что сейчас происходит в той же Югославии, делает это очевидным. Независимая Россия не сохранит себя без современной науки и техники, в том числе без самых современных вооружений, которых тоже без науки не сделаешь.

С другой стороны, современная наука и техника в их нынешнем виде — это плод совершенно обмирщенного, невоцерковленного сознания со всеми вытекающими отсюда последствиями, о которых много говорилось на нашей конференции, например, при обсуждении нравственных проблем применения биомедицинских технологий.

И что здесь делать? Без науки и техники Россия не сохранится и без православной церкви Россия тоже не сохранится, либо это будет уже не Россия, а что-то совершенно другое. Так возникает совершенно понятная задача по поиску объединения, синтеза, взаимопонимания, взаимодействия. Задача совершенно творческая, не имеющая прямых исторических аналогов.

На протяжении своей большой истории церковь накопила опыт работы

с самыми разными, назовем это современным языком, профессиональными сословиями. И с воинами, и с врачами, и с педагогами... Однако если говорить о нашей стране, то в начале века, когда церковь еще играла значительную роль в жизни России, научно-технического сословия в его нынешнем виде и с его влиянием на жизнь всей страны просто не было.

Конечно, инженеры и ученые были, и их было немало, но современного сословия научно-технической интеллигенции, массового, как сегодня, просто не было. В этом смысле опыта взаимного общения между собой нет ни у современных инженеров и ученых, ни у церкви.

Вот так из близких для нас проблем национальной безопасности, за которую мы отвечаем профессионально, родилась идея слушаний «Вера и знания», которые мы провели в марте 1998 года, ровно два года назад. Там мы попытались осветить широкий круг вопросов, понять, каким может быть взгляд церкви и церковного народа — и иерархов, и богословов, и православных ученых — на развитие современной науки и технологий.

О результатах этих слушаний уже немного говорилось. В первую очередь, были сняты старые недоразумения о якобы несовместимости церковного постижения мира и его научного познания, о якобы несовместимости активной церковной жизни и практической работы на передовом крае науки. Причем недоразумения это были не только советских лет, но и значительно более ранние, XIX и XVIII веков. И сняты они были на уровне первых лиц как нашей церкви, так и научного мира.

А что же дальше? Общие мировоззренческие, принципиальные вопросы были проговорены, задача взаимодействия была поставлена, но остался огромный вопрос: а как двигаться практически? Как это взаимодействие практически налаживать?

С целью обсудить эти вопросы мы и попытались организовать эту конференцию. Три дня она проработала в Сарове, в стенах РФЯЦ, в Доме ученых.

С месяц назад мы стали широко объявлять в нашем Ядерном центре, что эта конференция готовится. У людей — теоретиков, экспериментаторов, технологов, конструкторов — стали появляться вопросы. Ряд вопросов мы записали. Простейшие, казалось бы, вопросы, на которые иногда бывает довольно трудно дать ответ. Я вполне допускаю, что часть этих вопросов поставлена совершенно некорректно, но это означает только то, что необходимо совместно продвинуться к их корректной постановке. На выбор зачитаю несколько:

Зачем научному центру сотрудничать с православной церковью?

Зачем православной церкви сотрудничать с научным центром?

В чем профессиональные искушения ученого?

Какие отличительные особенности внутренней жизни ученых могут препятствовать их воцерковлению?

Нужно ли формировать общецерковную позицию по отношению к науке и технике как особому роду занятий? И если да, то как это делать?

В отечественной практике православного благочестия известны сочетания пастырского и врачебного служения. Возможно ли такое совмещение не только для врачей, но и для ученых, инженеров, конструкторов?

Какого типа нравственные проблемы могут возникать в деятельности ученых?

Или вот такой вопрос, очень жизненный для нашего Ядерного центра: Может ли возникнуть необходимость оформления допуска к секретной информации у священника, окормляющего ученых? Противоречит ли оформление такого допуска и подписка о неразглашении государственной и служебной тайны присягам священнослужителей?

Как поступать практически, если окажется, что представители тоталитарных сект работают на опасном производстве?

Должен ли священник, среди прихожан которого есть ученые, разбираться в научных вопросах?

Со стороны священства в адрес ученых часто возникают нарекания, и весьма справедливые: «Они гордецы, и в храм ходят редко, и церковная дисциплина у них никакая...» Должна ли церковь, несмотря на это, идти навстречу ученому сословию, не дожидаясь, пока оно в корне переменится? Каковы могут быть конкретные формы такого диалога — на уровне отдельного прихода, на уровне епархии, на общецерковном уровне?

Отдельная серия вопросов относится к тому, существует ли какая-то особая православная методология научного познания и инженерной деятельности? Возможно ли это или же это какая-то очередная утопия?

Теперь к вопросу о межконфессиональном диалоге. Это опять по нашей части, по термоядерной. Сегодня ядерное оружие имеют представители всех мировых религий. Какова социокультурная, религиозная составляющая в том, как та или иная страна относится к обладанию ядерным оружием и к его применению? Наверное, этот вопрос можно приложить и к другим опасным технологиям.

И еще вопросы, которые волнуют многих.

Может ли кто-то из сонма святых стать покровителем ядерной физики? Или, например, системного программирования? Или генной инженерии?

Необходимо ли формировать отношение православной церкви к новым масштабным техническим проектам, последствия которых не вполне просчитаны, таким, например, как защита Земли от астероидной опасности с помощью ракетной техники и ядерных зарядов? А такие проекты есть.

И последнее из того, что обсуждалось у нас на протяжении минувших месяцев. Наука во многом возникла в европейских монастырях. В прежние столетия и российские монастыри, например, Соловки, да и многие другие, были тоже как источниками просвещения, так и центрами распространения передовых для своего времени технологий, центрами трудового обучения. Сегодняшние же наши монастыри с хозяйственной точки зрения — я подчеркиваю, не с духовной, не с молитвенной, а с хозяйственной — это по большей части образцовые колхозы. И встает вопрос. Возможен ли сегодня синтез монашеского и научного служения? Возможны ли сегодня монастыри-НИИ и монастыри-КБ? Это реальная постановка вопроса или утопия? Не знаю.

Для того, чтобы попытаться как-то ответить на все эти вопросы, мы пригласили к себе в Саров совершенно замечательных людей. Спасибо им большое, что они сумели к нам приехать. Основное время на конференции заняла дискуссия, организованная по пяти секциям.

1. Позиция церкви по отношению к развитию науки и техники.

2. Церковное попечение о деятельности ученых и подготовка священства к этому служению.

3. Проблемы организации церковной жизни в крупных научных центрах.

4. Деятельность церкви в среде научной молодежи и студенчества.

5. Нравственные проблемы, встающие перед разработчиками современных вооружений и иной современной техники.

Напряженность дискуссии была достаточно высока. Я очень рассчитываю на то, что буквально все из участников саровской работы, которые присутствуют в этом зале, развернут свою позицию и более подробно расскажут о том, что у нас там происходило.

Но предварительно я скажу еще об одной цели нашей конференции, очень важной и для нас, саровских жителей, и, мне кажется, для всех православных людей России. Цель эта — привлечь внимание к тому, что происходит у нас в Сарове с храмом преподобного Серафима Саровского. Мы очень рассчитываем, что те достаточно влиятельные и известные люди, которые побывали у нас, привлекут к этой проблеме внимание всех, кого только смогут. И в этом зале я про это не могу не сказать.

В Сарове находится первый в России и в мире храм преподобного Серафима Саровского, освященный во имя этого святого в 1903 году, буквально через день после того, как уехало побывавшее на прославлении царское семейство. Храм освятил митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний.

В 1927 году монастырь закрыли. Храм долго стоял впусте. Сначала в монастыре была детская зона, потом взрослая, потом там работал небольшой завод по производству боеприпасов. В 1946 году это место было выбрано для размещения Ядерного центра. Двести с лишним квадратных километров обнесли защитными сооружениями, и там был построен совершенно секретный город. Причем, сверхсекретность тогда была не от какой-то паранойи. Это был элемент технологии. До поры до времени надо было скрывать не то, что у нас есть ядерное оружие, а то, насколько у нас его мало. Чтобы избежать первого удара.

Случилось так, что в 1949 году в этом здании разместился городской театр, пребывающий в нем по настоящее время, и никак его оттуда не вынуть. Совершенно понятно, что артисты заселились уже практически в руину, в место, уже много лет стоявшее впусте, в поругании. Понятно также и то, что объективно, вне зависимости от того, кто в этом виноват, святыня находится в поругании. А это святыня. Храм построен над той самой келейкой, где много-много лет назад на коленях перед иконой почил батюшка Серафим. Келья, конечно, давно снесена. Теперь там в алтаре сцена, идут спектакли.

Понятно, что артисты театра во многом являются заложниками ситуации, но городских-то властей позиция хороша, вот в чем весь ужас. Давно уже понятно, что надо применять жесткие меры к тому, чтобы театр из храма выводить. Деньги в городе есть. Закон «О закрытых административно-территориальных образованиях» и созданная в городе инвестиционная зона позволяют собрать финансовые ресурсы. Вместо этого в 2000 году городские власти решили строить — что бы вы думали? — Дворец спорта с искусственным льдом. Видимо, чтобы играть летом в хоккей, а зимой в футбол.

Мы в Сарове просили гостей о помощи. И здесь я еще раз прошу всех присутствующих возвысить свой голос, помочь нашему митрополиту Николаю, помочь Святейшему Патриарху, который по этому поводу совсем недавно обращался в Правительство и получил пустейшую формальную отписку.

Сейчас этот сюжет с театром и храмом во многом является в Сарове точкой размежевания. Позиции могут быть разные. Директор нашего Ядерного центра Р. И. Илькаев, который плотно участвовал в саровских заседаниях, в первый же день, на открытии конференции попросил прощения у всех верующих за те разрушения, которые были сделаны в Саровском монастыре в пятидесятые годы. Понятно, что сам он в те годы еще и университета не кончил. Такие официальные извинения от имени Российского федерального ядерного центра были принесены несколько дней назад. А есть и другая позиция: «Давайте, постройте нам новый театр, тогда мы из вашей церкви выедем». Такое тоже есть. И сейчас по этому поводу

в городе прошла очень четкая граница, в том числе и в саровском научном мире.

От этого сюжета я вернусь к результатам нашей конференции. Результаты лежат в двух плоскостях. Во-первых, это организационная проблематика взаимодействия, совершенно конкретные предложения о том, какие организационные формы и способы взаимодействия могут быть здесь предложены. И второе — содержательные и методологические проблемы взаимодействия.

Это был рассказ об общем замысле конференции, а теперь представители секций расскажут о результатах.

Ганичев Валерий Николаевич

Я думаю, все мы готовы поблагодарить ваше Сарово-Дивеевское отделение собора, директора вашего института, всех ученых, всех братьев и сестер, которые принимали участие в проведении этой конференции. Вы говорили, может быть, даже не без улыбки, о создании монастырей в стенах научно-исследовательских институтов, но, тем не менее, у вас действительно храм. С одной стороны, храм науки, с другой, храм духа, поднимающегося и расправляющего свои плечи, утверждающегося в душах и сердцах многих людей.

Мы благодарим вас за эту работу, которую вы провели. Думаю, что всю православную Русь тревожит судьба храма Серафима Саровского, и давайте широко, постоянно и везде ставить этот вопрос. И в конечном итоге он решится в пользу Божию и всего нашего православного мира. Очень важно, что об этом сказано, во-первых, в приветствии Патриарха, во-вторых, в решении вашей соборной встречи.

Мы переходим к представлению и обсуждению работы секций.

Протоиерей Владимир Воробьев

Мне было поручено вести четвертую секцию — по работе с молодежью. В течение двух с половиной дней состоялось несколько секционных заседаний, на которых присутствовало довольно много народа и были живые обсуждения сегодняшней ситуации.

В итоговом документе нашего собора мы предлагаем выразить озабоченность тем, что происходит в нашей русской жизни. Прежде всего, нам надо осознать меру своей ответственности за то, что происходит сейчас в России. Мы очень часто говорим о том, что кто-то виноват в происшедшем крушении государственной русской жизни. Мы склонны обвинять тех или иных представителей власти, те или иные партии. Иногда наши обличения касаются каких-то национальных проявлений, мы можем думать, что та или иная нация в большей степени ответственна за войну, за нестроения. Но очень важно понять следующее. Это не случайно, что многие из тех, кто в прошедшие десятилетия плодотворно трудились в отечественной науке, армии, различных властных структурах, разных сферах государственной и народной жизни, были участниками перестройки, вдруг быстро забыли интересы своей Родины и занялись личным обогащением, оказались неразборчивыми в средствах, а зачастую стали просто предателями и продали свою страну.

Неверие в Бога неизбежно лишает твердого основания всякую систему нравственности. Нам нужно исповедать, что этика необходимо вытекает из учения о Боге, об Абсолюте, который есть Дух и есть Добро. Без такого абсолютного духовного источника добра невозможно обосновать никакую обязательную мораль. Мораль коммунистическая так и называлась относительной моралью. Относительная — это необязательная. Если мораль относительна, то есть добро относительно, тогда мы никогда не сможем потребовать, чтобы во имя каких-то относительных ценностей кто-то был нравственным и жертвенным.

И вот результат: отвержение веры в Бога привело к тому, что наш народ обрек себя на нравственное вырождение. Все, что происходит сейчас, и с этим соглашаются все, имеет, прежде всего, духовную природу. Это не просто недостатки того или иного строя. Нет, это разложение духовной жизни нашего народа. Наш народ перестал знать, что такое добро, что такое нравственный долг. Перестал понимать, что грех и что подвиг. Только вернувшись к вере в Бога, можно надеяться вернуть народу нравственные ценности. И здесь нужно сказать со всей серьезностью, что вернуться к Богу намного труднее, чем от Него уйти. Для возвращения к Богу недостаточно лишь философского обоснования разумности веры. Обрести Бога мешает грех.

Мы предлагали, в частности, с целью оказания помощи в организации христианской жизни открыть в Сарове филиал нашего Свято-Тихоновского богословского института. У нас таких филиалов открыто уже 14 по всей России и странам СНГ. Они становятся центром кристаллизации христианских усилий. И нам кажется, что имеет смысл и в Сарове тоже открыть такой филиал, потому что создать собственный центр саровчане еще не могут. Эта идея нашла поддержку Р. И. Илькаева, директора института, и участников конференции. Можно об этом думать.

В связи с работой нашего Свято-Тихоновского богословского института встала еще одна проблема, которая тоже обсуждалась на соборной встрече в Сарове. Это проблема возращения прав гражданства христианским наукам — теологии и тем наукам, которые входят в ее состав. Это история догматических учений, история церкви, библеистика, патрология, христианская этика, история христианских искусств, христианская археология. Сюда же можно отнести христианское право, которое было источником многих юридических учений.

На протяжении шести лет велась активная борьба за то, чтобы специальность «Теология» была введена в государственный реестр образовательных направлений и специальностей. И только в феврале этого года, наконец, достигнута победа — специальность «Теология» введена в государственный классификатор, для этой специальности написан государственный образовательный стандарт, и теперь появилась возможность во всех вузах нашей страны, государственных и негосударственных, открыть такую специальность. Хотя бы создать кафедру теологии, какое-то подразделение теологии, которое, может быть, не будет стремиться к выдаче диплома теолога, но, по крайней мере, будет стремиться восполнить недостаток в гуманитарном и духовном образовании студенчества.

Нужно подчеркнуть, что все гуманитарные науки — искусствоведение, исторические науки, философия, филология, литература, литературоведение — не могут быть полноценными без знания христианских наук. Теология, история церкви и все остальные христианские науки — это именно науки, они ничем

не отличаются в смысле своей научности от нецерковной, нехристианской философии, истории или археологии, то есть вполне удовлетворяют всем критериям науки. За всеми этими науками огромная история, ими приобретены многие сокровища научного знания. Эти науки существуют более полутора тысяч лет и имеют многих и многих подвижников, которых можно назвать великими учеными, а можно — и учителями церкви.

Нет никаких оснований делать вид, что такой науки нет. Тем более, что в европейских странах, в Америке факультеты теологии существуют во многих государственных и негосударственных университетах. И даже одним из условий конвертируемости наших гуманитарных дипломов за рубежом является присутствие в наших вузах теологического образования.

Я думаю, это тоже нужно высказать в итоговых документах нашего собора. Надо призвать вузы и всю систему образования осваивать преподавание теологии, которое необходимо, конечно, и для воспитания нашей молодежи и студенчества, для того, чтобы вернуть нашему народу общий язык с церковью. Беда нашего времени в том, что этот язык утрачен. Если раньше каждый русский человек

с рождения учил язык веры в Бога, то теперь этот язык оказался как бы иностранным языком, и обычный гражданин нашей страны с ним не знаком.

Приходя в церковь, теперь русский человек обычно ничего не понимает. Он не понимает не только славянского языка, он не понимает самих понятий веры. Он не знает, что такое вера в Бога, он не понимает, как это — верить в Бога, кто такой Бог, что подразумевают под духовной жизнью, что такое духовный мир. Все это зачастую оказывается совершенно непонятным современному человеку, и для того, чтобы открыть дорогу к вере, нужно прежде всего вернуть знания этого языка, языка веры. Теологическое образование как раз и послужит преодолению языкового барьера, что сделает возможным возвращение нашего народа к вере. Мне кажется, что такое преподавание является проявлением миссии церкви. Конечно, для такого преподавания нужно привлечь верующих людей. Если за преподавание теологии возьмутся бывшие научные атеисты, это будет, конечно, профанация.

Наша церковная жизнь очень консервативна, и усилия нашей церкви сейчас настолько разноплановы, разнообразны, нам приходится осваивать такую огромную территорию, что мы часто опускаем руки, не можем все охватить, нам кажется, что храм-то мы открыли, а уж ехать куда-то мы уже не сможем. Но нужно быть всегда более требовательными к себе. Открыли храм — нужно ехать дальше. Нужно открывать новые храмы, нужно проповедовать веру, нужно трудиться, не покладая рук, пока еще есть такая возможность.

Первушин Виктор Николаевич

Сейчас я прочитаю предложения, которые были сделаны на секции.

Развитие науки и техники — это процесс познания человеком мира и его освоение. Результатом освоения является радикальное изменение мира, человека, общества.

Задача церкви — осуществлять жизненно важное сотрудничество церкви и науки и техники, чтобы дать высший смысл этим процессам познания, освоения, изменения мира, чтобы направить их к Богу. Это можно осуществить только через человека. Нельзя просто объявить, что вы должны это делать. Нужно формировать религиозное сознание, религиозное отношение к миру, которого у нас сейчас нет и к формированию которого призывает нас о. Владимир Воробьев. Надо слушать пастыря и формировать религиозное сознание. Самый лучший способ формирования религиозного сознания для тех, кто обладает рациональным отношением к миру, — это освоение научным сообществом наследия святоотеческого богословия на высоком профессиональном уровне, то есть создание филиалов богословских институтов в научных центрах.

Вы можете сколько угодно говорить властям: «Передайте церковь Серафима Саровского». Но представим себе даже не Сталина, а кого попроще, но обладающего властью. Он сказал бы: «Передать!» — и было бы передано. И никаких забот. Вот то же самое и здесь. «Создать филиалы!» — и были бы созданы. А ведь рядом 500 монахинь в Дивеевском монастыре и 100 монахов в Санаксарском. Причем, молодые ребята. Вхожу в Санаксарский монастырь, и мне показывают комнату, которая начинена компьютером, ксероксом, всеми принадлежностями, которые нужны для НИИ. Я сам физик-теоретик. Тут бы создать теоретический институт — работайте!

И конечно, необходимо создание здорового климата в духовной и интеллектуальной жизни научно-технического сообщества. Это может быть только в том случае, когда люди стремятся к воцерковлению. А когда они говорят: «Как это хорошо!» — а сами в церковь не ходят или ходят раз в год, это опять та самая говорильня.

Сладков Дмитрий Владимирович

Мне как сотруднику РФЯЦ ваш тезис о необходимости применять власть крайне симпатичен. Особенно по отношению к возвращению церкви Серафима Саровского. Но, глядя реалистично и трезво на нынешнюю ситуацию, я призываю действовать, применяя власть с рассуждением, чтобы дров не наломать. Будет большая беда, если, вводя диктатуру закона, как стало модно говорить, мы будем обеспечивать ее неподготовленными кадрами. Как бы незрелый плод не вызвал у многих людей оскомину.

Иерей Максим Козлов

А сейчас несколько слов с рассказом о нашем храме Мученицы Татианы, о некоторых впечатлениях и опыте первых пяти лет жизни православного прихода в стенах МГУ.

Но до этого я считаю своим долгом дистанцироваться от заявлений, которые были сделаны до этого. Во-первых, о невозможности сделать что-нибудь доброе демократическим путем в пределах российской государственности. Мне кажется, это возможно. И, тем более, необходимо дистанцироваться, уже исходя из некоторого опыта жизни православных в университете, от идеи даже элементарного администрирования. Я уже не говорю об идее «твердой руки» в отношении воцерковления всяких людей, а людей образованных в особенности.

Абсолютной иллюзией, более того, вредной иллюзией, является мысль о том, что дай нам сегодня хорошего генерал-губернатора, который пооткрывает везде, где нужно, приходы, неважно, в совхозах или в КБ, и в эти приходы устремятся люди. Повзводно.

На одном из заседаний самых первых соборов известный политик, ныне вице-спикер Государственной думы, проводил сходную мысль: дай ему стать президентом, он образует неизвестно откуда миллион священников, и все в нашем Отечестве будут утром и вечером выходить на улицы для произнесения молитв, утреннего и вечернего правила. Что он себе при этом представлял, правда, неизвестно. Но я себе представляю эту картину: сотни тысяч священников

на улицах, миллионы верующих, читающих молитвы. Только в его воспаленном воображении может привидеться такая картина. И не дай нам Бог начать ее реализовывать административными методами.

Так вот, ближе к той области, с которой я непосредственно связан. О православной жизни прихода в университете. Есть некая параллель с тем, о чем сегодня уже говорилось. В храме, где мы служим пять лет, тоже ведь театр располагался. Тогда он назывался «Студенческий театр МГУ». Сейчас он носит уже другое название «Открытый студенческий театр», дистанцируясь от МГУ. Мы тоже очень долго открывались, больше года, тоже была полемика.

Такое противостояние, с одной стороны, полезно, потому что консолидирует людей, которые хотели открыть храм, собирает первую, еще небольшую общину. И вообще, всякий, кто проходит какие-то скорби, что-то приобретает от этого.

А с другой стороны, это было очень вредно. Полемика противостояния. Потому что благодаря целенаправленной, активной и удачной работе СМИ сформировался образ маленькой еще общины храма как злокозненной, враждебной, националистически ориентированной и вообще к университету отношения не имеющей. И одной из наших первых задач стало преодоление этого образа, уже сформированного внутри университета.

Какими путями мы пошли? Что делали в эти пять лет? В чем реальная специфика университета? Что происходит сейчас?

Сразу следует сказать: невозможно проводить какие-то параллели, даже искать каких-то опор в жизни дореволюционных домовых храмов при высших учебных заведениях. Ситуация абсолютно иная, начиная с размеров. Представьте себе, до революции или до переворота 1917 года все первокурсники всех факультетов Московского Императорского университета могли помещаться в так называемой богословской аудитории. Это самый большой, но не больше этого, зал в теперешнем «старом» здании университета. Там они слушали обязательный для всех курс богословия. И юристы, и историки, и филологи, и представители всех других факультетов. Вы подумайте: можно ли сейчас в МГУ найти такой зал, куда можно было бы поместить хотя бы всех первокурсников. Я уже не говорю, собрать всех студентов. Сама разбросанность университета, количество людей, которые здесь работают и учатся, совершенно иные, чем раньше.

Совсем иная, конечно, степень воцерковленности людей и те методы работы, методы проповеди, которые, исходя из этого, могут вытекать.

Безусловно, нет, и, слава Богу, что нет, практики, которая была в синодальную эпоху, когда со студентов раз в году для сдачи весенней сессии требовали справку об исповеди и причастии. Напомним, что эту справку представлял и Александр Ульянов, к примеру, и другие представители студенчества, известные своими нецерковными убеждениями. И очень славно, что ни о чем подобном говорить сейчас невозможно.

Начали мы, конечно, с организации богослужения. Как мне кажется, по каким бы путям миссия не направлялась и какие бы варианты проповеди нами ни находились, но основой жизни каждого православного прихода должна быть молитва, богослужение. За пять лет со дня открытия нашего храма оно совершается регулярно и неопустительно, не только в каждый субботний и воскресный день, но и несколько раз в неделю.

Богослужение при этом такое, чтобы человек, зашедший на него случайно, а таковых бывает немало (это характерно для ситуации студенческого храма в стенах университета или другого вуза), во-первых, не ощутил атмосферы враждебности к заходящему, как бы случайному человеку. Что греха таить, нередко еще подчас на наших приходах молодой человек, не слишком адекватно, с точки зрения многолетних прихожан, одетый, не слишком правильно себя ведущий, и вообще «не свой», ощущает себя, как затычка в бочке, которую внутреннее содержимое стремится поскорее выпихнуть. «Ну, оказался ты здесь, и уйди, не мешай. Мы свои люди, а ты здесь не слишком, вообще-то, и нужен».

Первой своей задачей как настоятель этого храма я видел создание такой атмосферы, чтобы никто и никогда, как бы неадекватно ни вел он себя, с точки зрения канонических норм и стиля поведения, не ощутил при первом захождении в храм отторжения от церковной жизни.

Вторая задача — это способ совершения богослужений, эстетика богослужения. На мой взгляд, для современной молодежной среды, воспитанной вне традиций русской музыкальной культуры, соприкосновение на 10-15 минут как бы случайного вхождения в храм с классикой, с лучшими произведениями нашей церковной музыки может оказаться фактором, способствующим воцерковлению, а то и вообще перевороту в мировосприятии. Именно поэтому, хотя я касаюсь специфической церковной проблемы, мне представляется очень важным в храмах, подобных нашему университетскому, ставить вопрос о создании квалифицированных хоров и об исполнении этими хорами всей полноты русского церковного музыкального наследия. В частности, я решительно против минимизации богослужения до знаменного или околознаменного распева, который усваивается достаточно узкой аудиторией и часто, особенно у вновь приходящих людей, вызывает, скажем так, непонимание, может быть, просто по эстетической причине.

Кроме богослужения мы вводим постоянное присутствие священнослужителя в храме. У нас пока двое священников в храме и ощущается уже очевидная нужда в третьем. Двери храма открыты каждый день. Я стараюсь там бывать просто каждый день, а еще у нас есть два дня в неделю, когда мы дежурим, я и священник Владимир Вигилянский, с середины дня и до вечера. С тем, чтобы встретиться с любым человеком, который по любой нужде, а не только, чтобы исповедаться, придет в храм и пожелает о чем-то побеседовать. Шаг за шагом, человек за человеком — информация о том, что такая возможность есть, передается. И каждый второй приходящий на такие встречи, это, как правило, не человек из числа наших постоянных прихожан, а кто-то, кто узнал, что есть такая возможность разговора со священником. Мне представляется это немаловажным.

Третье начинание, которое было, опять же, связано с самым началом истории нашего храма, — это создание газеты.

Не могущий быть помянутый добрым словом, но не лишенный трезвого практического сознания, деятель нашей политической истории справедливо указывал, что газета является массовым организатором. Газета действительно является массовым организатором. Само по себе написание и подбор материалов, чай, за которым обсуждается текущий номер, или еще что-то... Это помогает перешагнуть порог церкви даже тем, кто первоначально еще не был способен прийти туда на богослужение. Нашу газету «Татьянин день», может, кто-то держал в руках. Кто не держал и заинтересуется, может увидеть ее при выходе из этого зала. Она адресована, прежде всего, аудитории людей, находящихся у порога церкви или только начинающих свой путь воцерковления. Она не специально церковная по тематике, там есть и публикации о современном кино, о современной музыке, о тех или иных феноменах культуры, общественной и социальной жизни. Но во всех этих публикациях, конечно, только не в лоб и не ударно, проводится попытка формирования мировоззрения, формулирования православной позиции по отношению ко всем этим феноменам.

Последнее, о чем я хотел бы сказать в связи с сегодняшней темой чтений, это о стандарте теологии. Я с большой радостью услышал сегодня слова о. Владимира Воробьева о том, что удалось добиться введения такого стандарта. Но мне кажется, что самая трудная работа еще впереди. Вопрос в том, кто будет преподавать по этим стандартам, какие будут критерии определения преподавателей теологии. Ведь дело не только в том, чтобы это не оказались бывшие преподаватели научного атеизма, но и в том, кто декларирует себя православным богословом, кто будет оценивать адекватность этих деклараций человека на наименование православного богослова и на его право занять эту должность. Необходимо срочно разрабатывать такую систему, дабы не оказались в прямом смысле «волки в овечьей шкуре» в качестве преподавателей теологии. Мне кажется, это очень важный вопрос.

Нужна аттестация или лицензирование, и не только государственное, но и от церкви. В католической церкви это есть. Любой человек, который желает преподавать богословие от лица католической церкви, должен иметь соответствующий сертификат.

Отдать на усмотрение епархии — это очень рискованно, это путь, который может привести, прямо скажем, к субъективной зависимости направления преподавателей от точки зрения нынешнего правящего архиерея. Здесь должны быть более объективные критерии, чем просто мнение того или иного владыки. Объективно будем говорить: не все из нынешних архиереев являются богословами

в собственном смысле слова, тем более, людьми, способными оценить богословов.

Еще раз хочу повторить, очень важно избегать всякого официоза в деле проповеди и миссионерства. Упаси нас Бог свести его к многоглаголанию с кафедр и проведению торжественных заседаний, где будут присутствовать только начальствующие лица. У нас, в свою очередь, были такие эпизоды, на которых я обжигался

и в подобных вещах зарекался потом участвовать. Когда звали поучаствовать просто ради рясы в чем-то, что потом вызывало иронию и отторжение у студенчества. В порядке самобичевания припомню собственное присутствие на факультете журналистики, куда меня позвал весьма уважаемый и чтимый декан, но где после выступления священника, о чем я правда не был предупрежден, предполагалась раздача пива спонсорами. И понятно, что собрание было не ради декана, не ради священника, а ради того, что должно было последовать впоследствии. Лучше в чем-то не участвовать, важно соблюдать осторожность. Студенческая среда в этом смысле требовательна, и отторжение от любых видов официоза наступает очень и очень быстро. Преодолевать же это отторжение непросто.

Кондрашенко Алексей Валерьевич

Были высказаны идеи: может, ничего опасного в этом и нет. Может, так и должно быть. Ну, действительно, плод должен вызреть. Может быть, еще рано. Приводился пример: если сосну поливать и за ней ухаживать, она вырастет быстрее. На 3 % быстрее. То есть, может быть, особого смысла и нет предпринимать какие-то организационные, тем более, административные меры.

Может, действительно, не нужно было бы ничего предпринимать, если бы не одно обстоятельство. Свято место пусто не бывает. Закрытые города Минатома кишмя кишат всевозможными сектами всех мыслимых направлений — и тоталитарных, и деструктивных, и прочих. Дело дошло до вещей просто невероятных. Например, в закрытом городе Северске, расположенном в Томской области, где находится очень крупное предприятие — Сибирский химический комбинат, прямо напротив управления этого комбината строится церковь Свидетелей Иеговы.

А что такое тоталитарные секты в закрытых городах? Эта прямая угроза техногенных катастроф. Нужно это четко и отчетливо понимать. Эти секты в большинстве своем являются прекрасно организованными централизованными структурами с четкой иерархией подчинения. А многие из них являются, откровенно говоря (и все про это знают), крышами соответствующих спецслужб.

Нынешнее законодательство не дает возможность как-то ограничивать деятельность сект в закрытых городах. Надо сказать, что и руководство, в частности, администрации этих городов, как-то не очень-то стремятся препятствовать проникновению этих сект в города. Потому что это всегда большие деньги. Тем не менее, у нас на секции было констатировано, что требуется совершенствование законодательства о свободе совести и других законов, может быть, и Закона «О закрытом административно-территориальном образовании». Надо изменить законодательство таким образом, чтобы проникновение деструктивных сект

в закрытые города Минатома было бы невозможно. Это нужно четко понимать — хотим получить Чернобыль, а может, больше, чем Чернобыль, тогда давайте ничего не предпринимать, давайте предоставим сектам свободу.

Следующий момент. Здесь уже говорилось о том, что Министерством обороны, нашими силовыми структурами и Московской Патриархией заключены соглашения, позволяющие духовенству присутствовать в режимных частях,

в общем, практически везде. Духовенство присутствует даже в частях страте-гических ядерных сил. Очень нужно заключить такое соглашение между Патриархией и руководством Минатома. Для нас это крайне важно — церквей мало, сочувствующего народа много, а воцерковленных почти нет. Конечно, крайне важно, чтобы священство имело доступ непосредственно на рабочие места режимных подразделений, непосредственно в институты, в КБ. Нужно разрешить закрытым научно-техническим библиотекам иметь в своих фондах просветительскую и богословскую литературу. Другой вопрос, на какие деньги, но я думаю, что деньги найдутся. Это чисто практический вопрос, но он очень важный. Еще раз подчеркиваю, что необходимо предпринимать организационные усилия. Речь не идет о том, чтобы загонять палкой в церковь, тем более, повзводно и поротно выходить молиться в обеденный перерыв. Но свято место пусто не бывает. Если мы этого не будем делать, за нас это будут делать другие — наши враги.

Было отмечено, что для начального воцерковления научно-инженерного сословия, для первого шага не хватает богословской и просветительской литературы, ориентированной именно на это сословие. Мне известно очень много научных сотрудников, которые уже перечитали многое из того, что сейчас доступно, а сейчас доступно почти все, и тем не менее чувствуют какую-то неудовлетворенность. По-видимому, здесь есть пробел в деятельности крупных богословов. Сейчас нужна литература, которая ориентирована специально на инженерное и научное сословие.

Очень важно отметить, что участвовавшие в нашей работе священники из Дубны и Новоуральска признали: работа священников с ученым и инженерным сословием трудна, имеет свою специфику и требует от духовенства очень больших усилий, большой дополнительной подготовки. Это должно побудить духовенство к повышению своего образования.

Иерей Кирилл Копейкин

Когда заходит речь о взаимодействии науки и религии, то науке мы всегда доверяем. Почему? Потому что основная сила науки заключается в объективности тех знаний, которые она добывает. Но давайте задумаемся над тем, что такое объективность. Что мы делаем, когда объективно измеряем что-то? Мы сравниваем качества одной вещи с качествами другой. Но то, в чем, собственно, суть тех вещей, которые мы сравниваем между собой, это оказывается за гранью нашего объективирующего измерения.

30-40 лет назад казалось, что, идя по пути объективного исследования мира, можно все постичь до конца, и пределов познаваемому нет. В значительной степени те огромные затраты, которые были сделаны на строительство МГУ, были вызваны надеждой на то, что ученые познают мир до конца и позволят построить светлое социалистическое будущее. Однако эти надежды не оправдались. И то, что эти надежды не оправдались, видно из следующего примечательного факта. Физика элементарных частиц, которая является передовым рубежом современной физики, за последние 25 лет не дала практически никаких открытий. Несмотря на огромные вложения, несмотря на то, что мощность ускорителей растет, несмотря на то, что исследователи все более интенсивно штурмуют микромир. Тем не менее, принципиально новых данных они практически не получили.

С чем это связано? С тем, что мы в определенном смысле слова дошли до предела объективирующего знания, и наличие этого предела связано именно с тем, что мы постигаем только форму отношения частей природы, но не постигаем саму сущность исследуемых нами объектов. И вот здесь, при достижении этого предела и могут, кажется, возникнуть какие-то полезные аспекты в плане взаимодействия естественно-научной и богословской традиций.

Дело в том, что наполнить эту форму содержанием, как мне представляется, может только христианская традиция. Не случайно наука возникла именно на почве христианской традиции. И без осмысления того пути, который был пройден наукой, без возвращения к тем исходным постулатам, из которых возникла современная наука, без осмысления этих постулатов невозможно понять, почему же мы дошли до границы и почему невозможно эту границу преодолеть, пойти за нее.

Поэтому, конечно, необходимо попытаться осознать результаты современной физики в контексте христианской традиции и вписать в этот культурный контекст достижения современного естествознания, попытаться осмыслить их, исходя из христианской методологии. Каким образом их можно осмыслить? Как мне представляется, перспективным было бы следующее направление исследований.

С точки зрения христианской традиции сама возможность познания этого мира для человека обусловлена тем, что Бог изначально вкладывает мир в сердце человека. В книге пророка Екклесиаста говорится о том, что Бог вложил мир в сердце человека (Все сделал Он прекрасным и вложил мир в сердце их, хотя человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до конца. — Еккл, 3,11), причем слово, которое там употреблено, буквально означает целостность бытия. И именно то, что человек изначально соустроен миру, содержит этот мир в себе, позволяет человеку описывать этот мир, например,

на языке математики. И потому, когда мы вводим какие-то, казалось бы, абстрактные модели, эти модели соответствуют миру.

Прекрасным примером является ситуация в современной физике. Теория групп возникла более 100 лет назад и первоначально была красивой математической игрушкой, которая не имела никакой практической приложимости. И вдруг по прошествии почти 100 лет оказалось, что эта теория групп является тем языком, на котором мы описываем мир элементарных частиц. Почему это вдруг произошло? Именно потому, что структура человеческого логоса, внутреннего мира человека соответствует структуре внешнего космоса, который нас окружает.

И поэтому, как мне представляется, перспективной задачей была бы переориентация на постижение внутреннего космоса человека, внутреннего универсума, попытка установления соответствия между внутренним миром, который вложен в каждого из нас, и внешним миром, который нас окружает. С точки зрения преподобного Максима Исповедника, именно в этом и заключается, собственно, цель познания окружающего нас естества. Преподобный Максим говорит о том, что Бог дает нам этот мир, как игрушку, подобно тому, как мы даем игрушки нашим детям. Это своего рода игрушка, чтобы, постигая тварное естество, мы, дойдя до предела, до невозможности продвинуться дальше, обратились к самому себе и через это обратились к Богу, Творцу. Творцу человека и Творцу этого мира.

По результатам конференции мне хотелось бы еще подчеркнуть следующее. Для того, чтобы такого рода конференции были плодотворными, представляется необходимым создание рабочих групп, которые занимались бы исследованиями по конкретным программам. Такие программы надлежало бы выработать, потому что когда мы собираемся довольно редко, все-таки нет возможности плодотворной работы. Только в том случае, когда будут созданы постоянно действующие рабочие группы по конкретным программам, можно будет плодотворно реализовывать какие-то проекты.

Шатохин Владимир Яковлевич

Мне выпала честь сделать здесь как бы заключительный аккорд. Но здесь прозвучали такие выступления... Начиная от упоминания нашего бывшего верховного главнокомандующего товарища Сталина и кончая словами выступавшего передо мной батюшки-богослова, который поднял планку так высоко, что я постараюсь говорить кратенько, если позволите, памятуя Писание Господне: «Да — да, нет — нет. Остальное все от лукавого».

Один из «сорока вопросов», которые прозвучали на конференции, звучит таким образом: «Насколько применим опыт работы церкви в армии для работы церкви с научными и научно-техническими центрами?» Я буду говорить об этом, если позволите, потому, что я лишь год назад уволился из Вооруженных сил, а последние 5 лет я проработал в Академии Генштаба начальником кафедры.

Давайте вспомним об истории создания основ взаимодействия между армией и церковью. 18 марта 1993 года между Патриархом Алексием II и министром обороны П. С. Грачевым было подписано соглашение «О взаимодействии Русской православной церкви и армии». После этого подтянулись и правоохранительные органы. В свое время был создан, с опозданием, правда, на мой взгляд, отдел по взаимодействию церкви с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Кстати сказать, один из заместителей председателя отдела протоиерей Федор Соколов недавно погиб, царство ему небесное.

Выступавший здесь о. Максим Козлов говорил о недопустимости администрирования, «твердой руки». Я понимаю, наши пастыри мягко относятся к этому. А я жесткий человек, военный, прослужил 39 лет, и я солидарен с бывшим старостой саровского прихода: где мягко — там надо мягко, а где жестко — там надо жестко, там и власть надо употребить. И правильно здесь было сказано: диктатура закона, о которой говорит наш исполняющий обязанности Президента, неприемлема в духовном деле, но если мы будем ждать, когда все само сделается, ничего и не будет.

Одному из губернаторов я сказал: за то, что вы не пустили секты в Приморье, вам будет большая награда на небесах. Посмотрите, какая идет борьба, посмотрите, какое везде засилье этих сект, более того, все это появляется и в армии. Если все оставить на самотек, ситуация в этой области станет похожа на положение в Чечне, которое давно уже нужно было жестко привести в норму.

Я не решаю эти вопросы, но знаю: если не будет протопресвитера, не будет управляющей духовной вертикали везде в государстве, в каждом учреждении

и в армии, ничего хорошего не будет. И совершенно не надо миллиона священников, как это говорит упоминавшийся здесь заместитель председателя Госдумы. Надо единственно понять, что нам нужно. Нужна духовность, нам ее не хватает, мы ее теряем. Нам говорят: не волнуйтесь, народ русский настолько силен, у него столько в ДНК заложено, что мы еще два поколения будем ходить в храм. Я лично в этом сомневаюсь. В сегодняшней информационной войне мы проиграли. Мы еще в начале века проиграли информационную войну, нас втянули в Антанту бороться за интересы Англии. Мы проиграли ее и сейчас, развалили такую державу. Поэтому нужно сегодня браться за дело. Нужно поднимать ту соборность, которая еще осталась.

Пора уже обобщать опыт работы церкви в армии, потому что некоторые заявляют: а тому ли Богу вы молитесь в своих учебных заведениях, в том числе военных. Один большой начальник сказал: «Умру, но церковь в армию не пущу». А я спрашиваю: «Что такое церковь? Ну, почитай Святое Писание, там написано „Где двое или трое собрано во имя Мое, там и Я среди вас“, — это и есть церковь».

Он смотрит на меня такими растопыренными, простите за выражение, глазами и не может понять, что же я ему втолковываю. А я ему совершенно ничего не втолковываю. «Нет больше той любви, кто положит душу свою за друзей своих». Это то, что нам завещали наши предки. Мы должны беспокоиться об армии. Я глубоко сожалею, что многие заявления остались декларацией и только. Что мы до сих пор не имеем тех структур, которые могут достаточно плотно работать. И я скажу: как этого не хватает нашим ученикам, Сереже Макарову и другим, которые сейчас воюют в Чечне. Потому что в окопах нет неверующих, вот в чем весь гвоздь программы. Нет неверующих...

Вы понимаете, если бы каждый из нас знал то, что сказал один священник: «Нет праведника — не ищи около себя, ищи в себе. Сделай себя праведным». Как говорил наш Серафим Саровский, встречая каждого: «Радость моя! Ищи праведного в себе, и вокруг тебя тысячи спасутся». И если в каждой организации так будет, то и будет слава Богу.

Я хочу, чтобы нас окормляли умные пастыри, в меру мягкие, иногда жесткие, я хочу вместе с ними проводить наши совместные слушания, которые проходят уже много лет. Здесь вспоминался и Собор 1996 года, о ядерных вооружениях, и сегодня, как и тогда, я хочу сказать о том, чтобы наша соборность, соборность русского народа никогда не ушла в вечность, а осталась с нами.

Первушин Виктор Николаевич

Я хотел бы попросить прощения у тех, у кого мой доклад вызвал те страшные ассоциации, о которых говорил о. Максим Козлов. Если говорить серьезно, то, слушая выступления о трудностях продвижения православия в крупных научных центрах, я хотел бы поделиться тем опытом, который накопился у нас в Дубне за последние 10 лет. Вы знаете, что все это началось с конца восьмидесятых годов. Я в то время возглавлял общество «Знание», хотя был и не партийный, и одновременно вел философский кружок и был председателем правления дома культуры «Мир». Мне удалось тогда еще сразу понять, где корни этого сектантства, протестантства, выделить ту среду, где все это возникает. Вы сами понимаете, что это интеллигенция, причем активная интеллигенция. Это не простой народ. Простой народ — в церкви. Поскольку я работал в такой области, я постарался это в корне пресечь.

Каким образом? Представьте себе — в городе объявление: «Выступает известнейший византолог, ректор Свято-Владимирского духовной академии штата Нью-Йорк, протоирей Иоанн...» и далее все описано, что и как. Естественно, народ идет. Кругом реклама, дом культуры забит. И я попросил о. Иоанна, царство ему небесное, рассказать о воцерковлении, причем не просто сделать доклад, а рассказать о себе, о своей жизни. И вы знаете, это произвело неизгладимое впечатление. Следующий опыт — это наши конференции. Пусть они проходят лишь один раз в год. Но на конференцию обязательно приходят те люди, которые представляют собой потенциальный источник этого сектантства. И вот когда они приходят, их встречает собственной персоной А. И. Осипов или диакон Андрей Кураев, или еще какой-то православный полемист такого же уровня.

Я могу поделиться секретом: православные названия конференций, их темы — это «суп из топора». На самом деле надо, я специально обсуждал это с этими людьми, побольше времени уделить вопросам и ответам. Мы специально приглашали из Москвы ведущих протестантов, индологов. И вот следуют вопросы и ответы, начинается дискуссия о том, какая религия лучше. Вы можете представить себе Алексея Ильича Осипова и какого-нибудь индолога. И естественно, вся интеллигенция отпадает от этих направлений.

Я не считаю, что в какой-то степени способствовал тому, что у нас три православных храма, что у нас нет сектантства и так далее. Но я думаю, что такие конференции, такая политика плодотворны. Это первый момент. Второй заключается в том, что я все-таки советую организаторам, в первую очередь им, повышать свой профессиональный уровень в области святоотеческого богословия. Самые лучшие книги, это о. Иоанн Мейендорф, его курс лекций, или три книги Георгия Флоровского, особенно «Пути русского богословия». Просто взять и прочитать эти книги. И естественно — самим организаторам вести воцерковленную жизнь. Я подчеркиваю, это очень важно самим организаторам взять и сделать, а не просто говорить о том, что было бы хорошо и так далее. Вот такие у меня деловые предложения по поводу того, как бороться с сектантством.

Недоступ Александр Викторович

На прошедшей в Сарове конференции мне пришлось волею судеб быть модератором секции, на которой рассматривались вопросы о моральной ответственности ученых — разработчиков современного оружия и других опасных технологий. Имеются в виду, прежде всего, биомедицинские технологии. Речь шла о моральной ответственности ученого, который не только познает мир, ведя пассивную познавательную работу, но, пользуясь своим научным багажом, выступает в роли непосредственного созидателя современных разрушительных средств, воздействующих на человеческий организм, может быть, не так разрушительно внешне, но опасных и губительных для человека и душе вредных для создателя этих способов воздействия.

Позвольте сначала о ядерном оружии. Я не буду подробно излагать то, что и как там говорилось, благо это продолжалось три дня. Результатом явилось общее суждение, поддержанное участниками конференции, о том, что создание, совершенствование и поддержание боеспособности или боеготовности современного оружия является высочайшим моральным и нравственным приоритетом всех тех, кто создает это оружие и, так или иначе, участвует в поддержании его в боеготовности. Великий смысл состоит не только в том, что это оружие сдерживания, которое ни разу не было применено против людей, в отличие от американцев, бросивших бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Смысл также не только в том, что это оружие, которое позволяет удерживать военный, государственный паритет в мире, но и в том, что это оружие способствует с религиозной точки зрения сохранению России как престола Божия на Земле, как последнего, может быть, оплота православия в нынешнем очень тревожном мире.

В связи с этим представляяются ложными те многочисленные «пацифистские» заявления, которые имели место 5-7 лет назад. Тогда происходило осуждение, шельмование ученого мира, который имел отношение к созданию ядерного оружия. Это было, поминая не очень симпатичную фигуру русской истории — П. Н. Милюкова, «либо глупостью», когда люди не понимали, чем чревато прекращение разработок такого оружия, «либо изменой», злонамеренными действиями врагов России, способствующих ее разрушению.

Необходимо сказать, что концепция безъядерного мира является ложной, потому что, воплощенная в жизнь, она, в конце концов, приведет к тому, что малые страны и Россия будут лишены своего заслона, своего ядерного щита, что позволит нашим потенциальным врагам низвергнуть Россию как державу. И до тех пор, пока не будет создано оружие, эквивалентное по степени мощности, которое позволит удерживать состояние равновесия в мире, до тех пор эта идея безъядерного мира будет несостоятельной.

В связи с тем, что необходимо сохранять высочайший моральный и нравственный потенциал ученых — разработчиков данного оружия, закономернейшим образом встает вопрос о необходимости очень тесных контактов разработчиков этого мощного ядерного оружия с Русской православной церковью как носительницей наивысших духовных и нравственных ценностей, традиционных для русской земли. Однако таких контактов до сих пор нет. И в этом отношении все, что делается энтузиастами в Сарове и других атомных городах, должно поощряться, должно служить примером для всех остальных ученых.

Мне хотелось бы сказать немножко и о том, к чему я стою ближе: о медицине, которая в последнее время попала в перекрестье самых животрепещущих проблем. Эти вопросы связаны с выживанием самой России, потому, что геноцид, который происходит на нашей земле, имеет самое прямое отношение к деятельности медиков. Новые аспекты врачевания, которыми мы сегодня располагаем, создают возможность глубокого вмешательства в основы человеческой жизни. Все это является чрезвычайно соблазнительным для лиц, которые имеют к этому отношение, ведет к чрезмерной гордыне многих ученых. Я напомню такую горделивую поговорку, которая бытовала у нас на студенческих капустниках «Анестезиолог — бога гомолог». Такими они считали себя. Маленькая фразочка, которая о многом говорит. В настоящее время медицина и биология далеко простирают свои руки, перефразируя Ломоносова, в дела человеческие, в зарождение человеческой жизни и в ее увядание. Взять, хотя бы, фетальную терапию, то есть лечение вытяжками из человеческого эмбриона, поначалу живого. Или клонирование, к которому мы подступаемся. Или эвтаназия, обсуждаемая без конца — навязанная ложная проблема. Экстракорпоральное оплодотворение, которое сопровождается уничтожением целого ряда невостребованных человеческих эмбрионов. Ряд психотехнических методик...

Все это создает очень большое поле нравственного напряжения в среде медицины и, к сожалению, поддерживается нашими учеными, исповедующими «общечеловеческие», а не православные ценности. Похоже, они даже не очень понимают, сколь это опасно для их собственной души и как это противоречит естественным христианским ценностям.

Два слова о том, о чем здесь говорилось, по-моему, впервые. Об этом стоит сказать, потому что это имеет прямое отношение к деятельности ученых. 10 января была подписана новая редакция Концепции национальной безопасности России. Она интересна в той части, которая говорит о развитии ракетно-ядерной мощи государства. Но она совершенно неудовлетворительна в отношении демографической катастрофы, которая разразилась в России в настоящее время, которая продолжается, которая должна быть каким-то образом преодолена системой мероприятий. Но в Концепции эта проблема даже не намечена. Медики, ученые, врачи никак не могут пройти мимо этого, считая, что в этом отношении Концепция национальной безопасности должна быть переработана, еще и еще раз настаивая на том, что уничтожение, вымирание России будет означать торжество униполярной системы мира, торжество утилитарных, «общечеловеческих», прагматических ценностей над православными, христианскими ценностями, которые исповедует лишь горсточка стран во всем мире и которые играют роль того «сдерживающего», о котором все в аудитории, по-видимому, знают.

Жидов Игорь Георгиевич

Я физик-теоретик, участник разработки ядерного оружия. И начну свое выступление с замечания, что его уже не надо бояться. Оно устарело. А на нас эффективно применяют новое оружие — информационное. Мое выступление — мозаика впечатлений о нашей конференции, будет так или иначе связано с информационной войной и важностью, незаменимостью взаимодействия нашей церкви и нашей науки на поле этой битвы.

Скажу об особенностях миссионерской деятельности среди ученых. Необходимо учитывать их профессиональную специфику. Пример: у шахтера профессиональная болезнь — силикоз. У ученых — гордыня ума. Но если ученый не будет уверен в своих умственных способностях, более того, если не будет переоценивать свои умственные способности, он профессионально не состоится. Вторая особенность — это непрерывное обдумывание тех задач, которые он сейчас решает. Третья — это преклонение перед авторитетами.

Здесь прозвучало интересное предложение — читать святоотеческую литературу и Святое Писание профессионально. Эта мысль мне близка. Приведу несколько примеров.

Я много лет интересуюсь проблемами безопасности, но только на Соборных слушаниях «Ядерные вооружения и национальная безопасность России», после выступления владыки Кирилла прозрел: наша сегодняшняя жизнь уж слишком полна слова «безопасность»: Совет Безопасности, органы безопасности, Закон о безопасности и так далее. И владыка Кирилл с предупреждением процитировал: «Ибо, когда будут говорить: „мир и безопасность“, тогда внезапно постигнет их пагуба» (1 Фес, 5, 3).

В законе о безопасности сказано: «Безопасность — это состояние защищенности человека, семьи, общества, государства». Это абсурд. Узаконено то, чего нет. Но обратимся к православной традиции. Человек грешен, то есть, ущербен, то есть, несовершенен, смертен, и смертен, к тому же, неожиданно. И эта мысль может лечь в основу инструкций по безопасности. Сегодня уже появились научные публикации, в которых в качестве исходного понятия принимается именно «опасность», «риск», а не несуществующая «безопасность».

Отмечу, что академик Легасов после Чернобыля писал: «Специалистам не хватает гуманитарной компоненты, нравственности, духовности. И это на самом деле и является причиной технических аварий». Я уже отмечал в Сарове парадоксальность ситуации — признанный в мире специалист по безопасности, сам оказался духовно беззащитен и, нарушив Божию заповедь «не убий», покончил жизнь самоубийством. Его судьба высветила скудоумие людей неверующих в их попытках решать нравственные проблемы. «Скудоумие» — это относится, конечно же, не к покойному академику. Без религиозного подхода, без веры невозможно решить проблемы нравственности и духовности, а значит, проблемы и безопасности, и просто выживания. Последовательно они решаются лишь в религиозном смысле.

Еще пример профессионального прочтения святоотеческой литературы. Мы с коллегами, теми, кто помоложе меня и кто богословски более грамотен, проанализировали происхождение слова «энергия», ныне термина чаще чисто физического. В русском тексте Евангелия оно не встречается, но есть в греческом тексте, где означает способность творить чудеса, самое чудо. Что говорит об этом святоотеческое наследие? Святитель Григорий Палама, излагая в XIII веке учение о Божественном Свете, определил «энергию» как действие Духа в человеке.

Опустив цепь рассуждений, скажу, что анализ показывает: энергетический кризис оказывается еще более глубоким, чем просто истощение природных источников энергии. Нас в нашем современном состоянии не спас бы даже вечный двигатель, если бы такое чудо объявилось. Можно с большой степенью уверенности говорить, что само признание существования энергетического кризиса стало индикатором кризиса духовного, означающего творческую неспособность человечества к созданию форм существования будущего поколения. И только техническими методами эту проблему не решить.

Содержательность обсуждений в Сарове была очень высокой. Мы постараемся издать стенограмму этой конференции, чтобы вы могли подробно ознакомиться с тем, что там происходило.

В ходе конференции возникло предложение об обращении от имени нашей конференции к деятелям культуры. Мы обратили внимание, что если церковь и наука начали взаимодействовать, будем надеяться, плодотворно, то современная массовая культура бросает вызов и церкви, и науке. Скажем так: «Побойтесь Бога, ведь дважды два — это четыре, а не шесть». И представители культуры отвечают: «А у нас плюрализм».

Сейчас для организаторов начинается самый трудный момент — что будет происходить после окончания конференции, какие будут плоды.

В заключение замечу, что Саров и Московский университет давно связывают научные связи, только на мехмат в последние годы поступали десятки наших саровских школьников. Теперь появились связи и православные.

Ефимов Андрей Борисович

Перед нами очень много проблем. Весь спектр этих проблем не обозначили даже в Сарове, в течение нескольких дней. Это непростая работа — даже обозначить основные проблемы и хоть как-то наметить пути их исследования и решения. Но мне хотелось начать не с этого, а с того, как трудно ученому прийти в церковь, как важно помочь ему, привести его туда. В этом отношении есть довольно успешный опыт одного из подмосковных районов. Это Ногинский район. Случилось это следующим образом. Там было предложено ввести в какой-то форме православие в школе. Благочинный района приехал к нашему ректору о. Владимиру Воробьеву. Отец Владимир направил его ко мне, и милостью Божией удалось подготовить учителей. В результате больше чем в половине школ района так или иначе было введено преподавание основ православной культуры. Это такое название, в которое может уместиться все.

В конце учебного года была анкета среди школьников старших классов, среди школьников младших классов и среди родителей. Так вот, все эти анкеты дали результат этого очень несовершенного опыта — через 8 месяцев сравнительно небольших трудов 92-96 % опрошенных сказали: мы православные. Так что такой опыт уже есть, и пренебрегать им сегодня уже нельзя.

Мое общение с сотрудниками саровского Ядерного центра привело к очень большой просьбе включить в наше сегодняшнее решение такой пункт: «Организовать преподавание православия в общеобразовательных школах Сарова в форме факультативов: либо курса «Основы православной культуры», либо курса «Основы духовной культуры». Это не мое предложение, я его просто доношу до вас.

Весь спектр этих проблем, конечно, не может быть сразу решен. Потому что эту проблему в целом можно назвать комплексной проблемой выживания нации, народа. В таких случаях создаются комплексные межведомственные научные советы, которые привлекают нужных специалистов. При них создаются небольшие рабочие структуры. Такие советы уже могут намечать пути решения такой сложной проблемы, как выживание нашей нации, по отдельным направлениям исследований и решений. Такой совет мог бы быть назван Межведомственным научно-координационным советом по фундаментальным проблемам выживания нации. Конечно, он должен создаваться совместно с церковью, с привлечением тех специалистов, которые готовы в этом участвовать. Многие сильные физики обращались к нам как раз с этим: «Найдите форму, как нам быть полезными

в самом важном сегодня деле».

Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл

Тема сегодняшней конференции весьма многогранна. Если мы говорим о мисссионерской работе с неверующими учеными, это одна проблема. Ее так и надо обозначать: миссия Русской православной церкви в среде современных светских ученых. Если же мы обсуждаем вопросы пастырского попечения о верующих ученых, которые нуждаются в своего рода капелланстве, уже существующем в армии, это уже иная проблема.

Но есть ведь и другие формы взаимодействия церкви с ученым миром, которые не предполагают миссионерства и пастырской деятельности. Это в первую очередь диалог между священнослужителями и учеными во имя решения тех проблем, которые стоят ныне перед Россией, более того, перед всем миром. Если мы ориентируемся на такой диалог, мы должны открыто признать, что нашими партнерами могут и должны быть не только православные ученые, не только ученые, интересующиеся религиозной проблематикой, но и работающие в науке нерелигиозные, неверующие люди.

Со времен Советского Союза нам досталось совершенно определенное идеологическое наследие. Я думаю, будет заблуждением, если мы станем полагать, что большинство нынешних ученых — верующие люди. В лучшем случае, большинство ученых сегодня — это агностики. Слава Богу, движение к вере среди ученых началось. Мы знаем, что есть выдающиеся деятели науки, открыто исповедующие христианскую веру. Но есть и множество людей, которые очень далеки от церкви и в планы которых не входит никакого общения и взаимодействия с ней.

Поэтому хотел бы предостеречь от избирательного подхода к данной проблеме. Будет величайшим заблуждением, если мы скажем, что наша работа в отношении науки должна заключаться лишь в христианской миссии среди ученых. В этом случае мы немедленно отсекаем огромный пласт людей науки, которые вправе сказать: «А мы не хотим быть объектом этой миссии. У нас есть собственное понимание мира и человека. У нас есть свои гуманистические ценности. Мы ими жили и не собираемся с ними расставаться».

Что это означает? Означает ли это, что такие люди должны быть вне диалога с церковью? Если да, то наш зал всегда будет полупустым. Давайте смотреть правде прямо в глаза и не бояться этой правды.

Сегодня наше общество — секулярное, во многом агностическое. Оно в значительной мере находится в плену идеологических догм прошлого, и будет неправомерным, если в своих суждениях о взаимодействии церкви и науки мы будем делать акцент только на теме миссии и пастырского попечения. Говоря так, я совсем не хочу отодвигать миссионерскую и пастырскую работу на задний план. Более того, скажу совершенно откровенно, дабы быть правильно понятым. Что бы церковь ни делала, она все делает во имя спасения людей. У нее нет иной цели, кроме сотериологической. И если церковь делает что-то, упуская из виду свою главную цель, спасение души, спасение человека, она занимается этим всуе.

Чем бы церковь ни занималась, она всегда осуществляет христианскую миссию, даже если молчит, как вынуждена была молчать в советское время. Но и в тех условиях своей верностью Христу и страданиями мучеников она совершала великое дело спасения нашего народа. И поэтому все, что я сказал выше, ни в коем случае не следует понимать как призыв к отказу от миссионерства.

А теперь я хотел бы сконцентрировать внимание непосредственно на проблеме взаимодействия и сотрудничества между церковью и миром науки. Безусловно важно, чтобы пастырское попечение о верующих ученых осуществлялось повседневно, чтобы наши усилия помогли еще неверующим ученым открыть для себя красоту христианской веры. Но, помимо этого, мы должны вместе

с учеными, верующими и неверующими, православными и неправославными, объединять свои силы для решения конкретных проблем, которые стоят сегодня перед нами, перед Россией, перед родом человеческим.

Говоря о нашей стране, я хотел бы обозначить некоторые из этих проблем. Уже стало общим местом утверждение: от того, что будет с отечественной наукой, зависит будущее страны. И действительно, это будущее зависит именно от состояния науки, от того, как результаты научных исследований воплощаются в реальных технологиях. Если мы не сохраним своей науки, своей технологической базы, Россия станет потребителем чужих технологий, чужих идей, а это будет означать немедленный отток интеллектуального потенциала в те страны, где новые идеи востребованы, где они будут немедленно реализованы и соответствующим образом оплачены.

Поэтому состояние науки — это стратегический вопрос развития России. Это, в конце концов, вопрос о том, какой будет Россия в XXI веке и в последующие столетия. Мы потеряли свои территории, в демографической катастрофе теряем свой народ, теряем генетический потенциал нации. Статистика свидетельствует, 90 % новорожденных детей у нас больны. Мы теряем наш оборонный потенциал — достаточно посмотреть, что происходит сейчас в Чечне. А если в этих условиях мы потеряем и научный потенциал, что тогда ждет наше государство?..

Вы спросите, а какое это имеет отношение к церкви? Самое прямое.

На протяжении тысячелетий церковь была, есть и будет той духовной силой, вокруг которой собирается и сохраняется Отечество. В любых обстоятельствах, при любых политических режимах церковь всегда выступает как великая патриотическая сила, работающая на благо народа. Поэтому забота о состоянии Вооруженных сил, обороноспособности страны является и духовной проблемой. Это было ясно показано на слушаниях ВРНС «Ядерные вооружения и национальная безопасность России», прошедших в 1996 году. И когда потом нас критиковали за то, что мы поддерживаем «ястребов», производителей ядерного оружия, я пытался убедить недоумевающих критиков в том, что для нас это действительно духовная проблема. Она связана с безопасностью народа, безопасностью человеческой жизни. Замечательно сказал Н. Бердяев: «Хлеб для меня — это материальная проблема. Хлеб для моего ближнего — это духовная проблема».

Безопасность ближнего — это духовная проблема. Страдание ближнего — это духовная проблема. Скорбь людей, которые подвергаются агрессии и насилию, — это духовная проблема, и она не может не заботить церковь. На этом основано наше богословие и наша позиция защиты важных для людей светских институтов, таких как армия, наука, образование, здравоохранение.

Итак, что же может сделать церковь? Церковь, несомненно, может сделать многое, потому что она является не только духовной, но и общественной силой. Сегодня мы должны реально помогать нашим ученым. Мы должны возвышать свой голос ко власть имущим, к общественности, показывая присущими нам средствами красоту подвига современного русского ученого, который порой за гроши творит великие и славные дела на благо Отечества.

Несколько лет назад меня пригласили сюда, в Московский государственный университет, на механико-математический факультет. Я встречался со студентами, с профессорами. Я увидел, в каком тяжелом материальном положении находятся ученые, и спросил одного из них, замечательного математика: «Что вы здесь делаете? Может, вам лучше уехать?» Он сказал: «Владыка, все, кто хотели уехать, уже уехали. А мы здесь как часовые. Если и мы уедем — не будет Московского университета. А не будет Московского университета — не будет русской науки».

Это же настоящий духовный подвиг, подлинное подвижничество! Нужно быть слепым или очень высокомерным, чтобы не видеть этого подвига. И задача церкви — помочь таким ученым, помочь всем, чем она может. Церковь должна будить совесть власть имущих, предавая гласности все, что необходимо предать гласности, дабы спасти и уберечь отечественную науку.

Вторая проблема в установлении диалога между церковью и миром науки видится мне следующим образом. Существует целый ряд исследовательских направлений, которые нуждаются в поддержке общества. Я уже говорил о ядерных вооружениях. Многие не понимают значения стратегических ядерных вооружений для безопасности страны. Церковь, как я уже говорил, вмешалась в эту дискуссию и сделала это сознательно, подчеркивая значение соответствующих научных разработок, значение деятельности таких научных центров, как Арзамас-16 — Саров. Это было сделано для того, чтобы привлечь внимание руководителей государства к необходимости поддерживать эти разработки.

Вспоминаю, как в далеком уже 1984 году, еще при советской власти, я, будучи в ту пору ректором Ленинградской духовной академии, получил неожиданное приглашение от Академии наук СССР за подписью ученого секретаря Академии наук Скрябина. Он приглашал меня отправиться в составе делегации АН СССР на симпозиум в город Беладжио, что на севере Италии. Письмо было очень интересное. В нем говорилось, что современные ученые, американский астрофизик К. Саган и наш академик Р. Сагдеев, возглавлявший тогда Институт космических исследований, пришли к совместному выводу: использование ядерного оружия при определенных условиях может привести к последствиям, которые получили название ядерной зимы. Они пытались доказать, что в случае масштабного применения ядерного оружия в стратосферу должны подняться микрочастицы, которые заслонят свет Божий. В результате резко понизится температура и вся Земля окажется в условиях полярной зимы, что повлечет за собой гибель цивилизации.

Никогда ранее Академия наук не обращалась к церкви с подобными предложениями, это было впервые. После некоторых колебаний я дал согласие, и мы поехали. Боже мой, кого только не было на этом симпозиуме. И создатель водородной бомбы Э. Тэллер, и нобелевские лауреаты, и выдающиеся богословы, собранные со всего мира. На первом же заседании К. Саган сказал: «Может, вас удивляет подобная идея — собрать вместе ученых и богословов, чтобы обсудить проблему „ядерной зимы“. Я объясню, почему мы это сделали. Если мы сумеем убедить богословов, представителей церквей, то они, в свою очередь, смогут убедить общественность. Потому что нам, ученым, не всегда верят. Мы связаны с корпорациями, с военно-промышленным комплексом. И многие люди говорят: „Вы ведете в своих лабораториях подобные разработки, потому что за это вам хорошо платят“. Чтобы общественность поверила в нашу искренность и объективность, необходим авторитетный голос, который мог бы поддержать мнение ученых». Таким голосом может быть только голос церкви.

Я недаром привел эти два примера — слушания ВРНС по ядерным вооружениям и известный международный симпозиум по проблемам «ядерной зимы». И в том, и в другом случае речь идет об интеллектуальной и моральной поддержке соответствующих научных разработок со стороны церкви. А ведь так может быть сплошь и рядом — и в области медицины, и в области биотехнологий, и во множестве иных областей науки, где церковь способна или поддержать исследования, или, наоборот, сказать, что это невозможно с нравственной, духовной точки зрения. Более того, церковь обязана предостерегать ученых от исследований, которые могут быть разрушительными для человеческой морали, для целостности человеческой личности.

К области взаимного интереса может быть отнесен целый ряд проблем. Эти проблемы следует рассматривать в уважительном и серьезном диалоге между церковью и наукой. Хочу еще раз подчеркнуть: в этом диалоге должны принимать участие не только православные ученые, верующие люди. Мы ни в коем случае не должны говорить: вот с этими мы будем общаться, а с этими не будем. Залог успеха заключается в том, чтобы это был широкий диалог церкви с научной общественностью. Наши усилия необходимо направить на преодоление средостений, существующих в научной среде по отношению к церкви, на преодоление предрассудков, сформированных на протяжении десятилетий, на преодоление последствий идеологического воспитания, объектами которого являлись и деятели науки. Одновременно эти усилия должны быть направлены на решение пастырских проблем в отношении верующих ученых, которые работают в сложнейших областях современной науки и техники и зачастую нуждаются в поддержке священника.

Думаю, что каждый из названных мною уровней взаимодействия должен иметь самостоятельную методику, возможно, самостоятельную организацию. Я пока не готов к конкретным предложениям, но совершенно очевидно, что одно дело — миссия, другое — пастырская работа, третье — широкий диалог. Надо подумать, как все это правильно организовать.

В перерыве между заседаниями мы обсуждали эту проблему. Высказывалась идея о необходимости создать координационный комитет между церковью

и Академией наук. На мой взгляд, очень правильная мысль. Ведь, в конце концов, вся методология данной работы должна вырабатываться теми, кто будет заниматься ею профессионально — и со стороны научной общественности, и со стороны церкви. Поэтому я поддерживаю идею создания координационного комитета. Если бы это прозвучало в результативных документах конференции, это очень помогло бы нашему общему делу. А мы подумаем, кто сможет заняться столь важной работой со стороны церкви. Это, безусловно, должно быть самостоятельное направление церковной деятельности.

И последнее, о чем бы я хотел сегодня сказать. Я уже высказывал эти мысли на заседаниях общецерковного юбилейного комитета по подготовке к 2000-летию пришествия в мир Христа Спасителя. Это идея о том, что пришло время создания Православной академии наук.

Сегодня у нас всякие академии растут, как грибы после дождя. Каких только академий нет. У нас уже почти все политики именуют себя академиками. Недолго до того, что сама идея академии будет обесценена. Но идею создания Православной академии наук нельзя скомпрометировать ни в коем случае. Нельзя создать нечто, вызывающее снисходительную улыбку и у серьезных ученых, и у серьезных представителей церкви. Думаю, необходимо создать такое научное учреждение, которое можно было бы сравнить с Папской академией. В католическом мире уже давно существует Папская академия наук. Членами этой академии являются и католические, и некатолические ученые. Избрание в эту академию означает для ученого всемирное признание. Кстати, некоторые русские ученые тоже являются ее членами. Примечательно, что в рамках деятельности Папской академии осуществляется серьезный диалог между богословами и учеными.

Возникает вопрос: если подобная организации диалога возможна там, почему она невозможна в России? Уверен, что идея создания Православной академии наук найдет понимание у наших ученых. Я уже имел возможность обсуждать эту идею с учеными, с руководством Российской академии наук и, поверьте, она воспринимается с большим энтузиазмом. Конечно, это должны быть очень серьезные усилия. Это должна быть официальная инициатива церкви, поддержанная Российской академией наук.

Подводя итог своего выступления, хочу отметить, что тема настоящей конференции чрезвычайно актуальна. Практические шаги, которые будут сделаны в результате этой конференции, смогут серьезно помочь развитию диалога между церковью и научной общественностью, решению насущных пастырских задач в отношении верующих ученых, будут содействовать примирению и согласию в обществе, формированию достойных национальных приоритетов, национальных идеалов.

Глубоко убежден, что начало XXI века — подходящее время для такой работы.

Флоренский Павел Васильевич

По слову апостола, и плоть, и вся богоданная тварь даны нам как дар Божий (И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое; но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело. Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц. — 1 Кор, 15, 37-39). Все дано нам в дар, под нашу ответственность, и живая тварь, стеная, ищет спасения у человеков. Ответственность на нас, на людях лежит громадная. Общение с богоданной в значительной степени осуществляется через науку, через ученых. У мусульман среди прочих богоугодных дел, таких как написание книг и возведение мечетей, изучение богоданной твари — это просто такое же богоугодное дело. И слава Богу. К нам из Европы перенесен конфликт религии и науки, который мы до сих пор не можем преодолеть, хотя он принадлежит не к нашей культуре, а пришел к нам от европейской культуры. И, тем не менее, мы преодолеваем его.

Этот год является достаточно знаменательным для нашей культуры, для нашего движения. Ровно 10 лет тому назад впервые проходили Саровские чтения. Это было под Саровом, потому что в Саров тогда нельзя было попасть. Саровские потому, что они проводились на земле батюшки Серафима Саровского. И вот уже 10 лет мы трудимся в этом направлении. По сути дела, сегодняшнее собрание — это продолжение тех традиций, задач, принципов, которые были заложены тогда. Это продолжение регулярной систематической работы тех собраний, которые собирали очень разнородный состав участников — ученых, философов, богословов, историков, государственных деятелей.

Сейчас Русскую православную церковь посетило удивительное количество чудес. Иконы мироточат, слезоточат, обновляются. Бесконечное число чудес, к которым духовенство часто относится довольно безразлично, полагая это, и справедливо полагая, само собой разумеющимся. Евхаристия происходит — вот чудо. А тут, понимаете, всего лишь обновление иконы. Это несоизмеримые чудеса, конечно. Но, тем не менее, и они заслуживают изучения. Сейчас при патриархии создана комиссия по научному описанию чудес в Русской православной церкви. Так мы смиренно себя назвали. Мы собираем материалы, свидетельства, публикации. Духовенство совершенно справедливо относится к этому без интереса, потому что, естественно, так и должно быть, должны быть чудеса. И они происходят не для обращения неверующих, а просто это форма жизни нашей церкви. Если так к ним относиться, то они, действительно, не заслуживают внимания. Поэтому мы просим внести в решение собора поддержку интереса к этим чудесам.

Но главное чудо, о котором я хочу сказать, это чудо, которое произошло вот сейчас, в течение этих десяти лет. Это чудо воцерковления целого города. Я говорю о Сарове. Это два центра — центр нашей науки, и рядом центр нашей духовной жизни, наверное, один из главных центров. И это слилось воедино. Это ли не чудо. Крупнейший научный центр и один из главных центров православия объединились. Мне кажется, что в истории религии подобным же чудом было чудо обращения ко Господу Ниневии под влиянием проповеди Ионы. Правда, потом Иона был очень недоволен, когда ниневитяне покаялись, и их не надо было наказывать землетрясением. Но это уже другой вопрос, вопрос этики ученого — здесь Иона выступает как ученый.

Мне кажется, что мы недооцениваем это событие и должны особо отметить это чудо — обращение ко Господу целого города. Как, впрочем, и чудо обращения всей нашей страны ко Господу. Не всегда мы оцениваем это должным образом, увлекаясь анализом тех негативных сторон, которые тоже имеют место. Ну, что поделаешь, много чего происходит плохого. Но сегодня, тем не менее, происходит и совершенно грандиозное событие. Десятилетний опыт чтений должен вселять в нас уверенность, что мы делаем наше дело правильно. И те задачи, которые мы обсуждаем, правильно поставлены, правильно решаются, и все мы находимся под омофором отца нашего Серафима.