Воспоминания Николая Александровича Сергеева о начале возрождения православия в Сарове.

В начале 1990-х годов судьба свела меня с первым настоятелем восстанавливающегося в Сарове храма Всех Святых протоиереем Владимиром Алясовым.

В то время я работал на деревообрабатывающем комбинате дизайнером по изготовлению художественных товаров народного потребления, а моя жена Шура — приемщицей заказов на ритуальные услуги в похоронном бюро при КБУ, попросту — кассиром. Приходя с работы, она стала часто рассказывать о том, что в кладбищенской часовне происходят отпевания, и эти службы совершает только приехавший в наш город священник, отец Владимир, которому помогает супруга, матушка Вера.

Уже наступили осенние холода, и они просто замерзали там. Жена из сострадания приглашала их в теплое здание, поила чаем, иногда подметала пол в часовне. Это вызывало недовольство ее сослуживиц, которые высказывались, дескать, зачем она их привечает?

Потом Шура стала заговаривать о том, что собираются восстанавливать церковь Всех Святых, до этого времени занятую хозяйственным магазином. Уже убирают фальшь-потолки и открывают купол, и не смог бы я там сделать иконостас, конечно, за плату? Для меня предложение было неожиданным, но она постоянно возвращалась к этой теме. Надо знать женщин, которые не отступят, пока не добьются своего. В конце концов я согласился спроектировать иконостас по фотографии, предоставленной батюшкой, но только изменив параметры, чтобы вписаться в интерьер, что и было сделано с помощью моего сына Сергея.

Приступили к работе всей семьей: двое сыновей и зять. Сделали каркас иконостаса, а от дальнейшей работы я отказался из-за своей загруженности… И все же, эта работа не миновала меня. Я вернулся к ней через год, под ежедневным давлением жены. Рассчитался из ДОКа и два года трудился при церкви, работая над иконостасом, разрабатывая резные элементы, узоры, розетки, вставки, фигурные рамы…

При опробовании новой фрезы на примитивной самодельной циркулярной пиле сгубил себе левую руку: покрошил пальцы. Мне говорили некоторые: дескать, искушение. Я же считаю, что в какой-то момент потерял чувство безопасности при работе на станке. Но не впал в пессимизм, не ныл и не записался в безнадежные инвалиды. По-прежнему продолжал играть на гармони и баяне, сочинять свои песни.

Батюшка частенько заходил посмотреть, как идет работа над иконостасом, и однажды высказался, что надо делать не так, дескать, в с. Казаково диакон Михаил делает по-другому. На эти слова отца Владимира я ответил, что два года учился на краснодеревщика и знаю, что и как делать. Не удержавшись, добавил: я же вас не учу, как кадилом махать. Конечно, с моей стороны это была дерзость, но слова в запале были сказаны, и их уже не вернешь. Батюшка сверху посмотрел на меня, покряхтел и пошел восвояси.

Через какое-то время Шура стала донимать меня, склоняя к венчанию в церкви, после 27-летней семейной жизни, говоря, что живем не венчанные, «в грехе». Отец Владимир нас обвенчал, хотя не думаю, что после этого мы стали меньше грешить.

Шло время. Постепенно батюшка собирал церковный приход. Предложил Шуре перейти работать в церковь помощницей по хозяйственной части. Она во время отпуска попробовала себя в этом качестве, но так и не смогла прижиться из-за своего характера и здоровья. Отец Владимир очень сожалел, но своего расположения к нам не изменил, по-прежнему относился благосклонно, с добротой.

В церковь, как и в другие общественные институты, приходят разные люди, со своими характерами и запросами, привычками и представлениями о церковных порядках. Дело пастыря — создать климат в сообществе на церковном пространстве, чем батюшка и занимался. Я увидел, что быть настоятелем храма это — великий подвижнический труд, требующий много сил и здоровья. А у батюшки как раз не хватало здоровья, чтобы восстанавливать церковь и возрождать в прихожанах порушенную веру, утраченную за десятилетия безверия, тем более в период «перестроечного угара» в стране. Надо было находить нужные слова обращающимся к нему за утешением, ободрять потерявших интерес к жизни, направлять на истинный путь, не считаясь со своим здоровьем, находить время для этого. К отцу Владимиру потянулись люди за духовной поддержкой и наставлениями. Некоторые из них впоследствии стали священниками. Это: Владимир Кузнецов, Александр Брюховец, Георгий Лялькин (ныне игумен Серафим в Чувашии), Андрей Тихонов, ныне игумен Афанасий… Что-то подвигло этих людей сменить профессию и стать пастырями душ человеческих в наше неспокойное время.

Когда отец Владимир уехал из города, многие сожалели об этом, его стало не хватать… Батюшка страдал от болезни, но совершал богослужения в с. Казаково. Каждую неделю он на три дня уезжал в Нижний Новгород, где его подключали к аппарату искусственной почки, а потом ехал обратно в Казаково. Так продолжалось в течение десяти лет.

Помню, как в один из приездов отца Владимира в Саров, на освящение колоколов на звонницу, люди плотной толпой окружили своего бывшего батюшку, чтобы испросить благословения, и я даже не смог пробиться к нему.

До самой смерти отца Владимира его духовные чада ездили в Казаково (а это — неблизко) и материально поддерживали его, т. к. «искусственная почка» стоит недешево. В этом выражались любовь и уважение прихожан к своему духовному отцу.