Дивеевская обитель — единственный женский монастырь, принесший Церкви целый собор святых. Высок духовный подвиг монахинь. Одни прославлены, другие — нет, третьи — пока не прославлены… Наш постоянный автор Валентина Александровна Сидорова собрала воспоминания еще об одной дивеевской монахине, которая после разгона обители прожила в родной деревне до 1970-х годов.

История про четки

В 80-х годах прошлого века в одной из квартир многолюдной «хрущевки» Сарова жили-были два брата, юноши. Они похоронили родителей и остались вдвоем. Умерла и их бабушка, она жила в деревне недалеко от Сарова. От бабушки осталось внукам наследство: старая икона да длинные четки. Братья подумали — да и взяли икону и четки в Саров: память все-таки. Икону поместили, как полагается. Для четок вбили отдельно гвоздик и повесили на стене. И тут началось.

Один из братьев потерял покой. Он стал… бояться привезенного наследства, особенно четок. Несчастный юноша стал слышать голоса. Они давали ему команды, угрожали, понуждали свести счеты с жизнью. Земля под ногами юноши качнулась. Оба брата не понимали истинных причин происходящего. Они уже решили выбросить икону и четки, но что-то их останавливало.

Тут, к счастью, нашелся выход. Что было толчком — или совет доброго человека, или мысль, вложенная Ангелом Хранителем по молитве бабушки, которая крестила внуков в детстве, — нам не известно. Знаем только, что однажды ранним утром московский поезд примчал страдальца в столицу. Через полчаса он впервые переступил порог храма. Это был храм иконы Божией Матери «Знамение» на Рижской. У иконы мученика Трифона (а этот святой при земной жизни и после нее многих «от диавола мучимых исцелил еси») юноша имел долгий разговор с протоиереем Владимиром Ригиным. Потом была исповедь, причастие.

Как дальше сложилась судьба юноши — не знаем. За 35 лет забылись подробности истории, но память сохранила главное: больше всего дух злобы, мучивший юношу, боялся четок. Стареньких, изношенных черных четок. Они принадлежали монахине, изгнаннице Дивеевского монастыря, с которой когда-то жила бабушка. Четки одной из сотен дивеевских монахинь…

Дух Дивеева

В окрестностях Дивеева нет такого села, чтобы не вырастило послушницу обители. Нередко родами пополняли они число сестер. Но нельзя не сказать, что получили эти села взамен! В сложное атеистическое время они стяжали необычайное подкрепление: обрели самих монахинь. После разорения обители многие изгнанницы находили приют в окрестных селах и деревнях. Среди них были настоящие подвижницы, жившие в монастыре с юных лет, труженицы, молитвенницы, вобравшие духовный опыт обители.

Дух Дивеева проникал в жизнь каждого населенного пункта, где поселились монахини. В деревне как? Есть духовно опытные верующие, бьет живая внутренняя жилка. Их присутствие как родничок в жаркий полдень. Монахинь приглашали «служить» — по-христиански проводить умершего. Все понимали: никто не сделает лучше них. Смерть на порог — оглядки в сторону. И открывалась Псалтирь — главное подспорье и утешение.

А в праздники? Храм на замке — в их келье служба. Молятся за всех. Как же без них? Их келья на всю деревню, как солонка на обеденный стол. Городской ребенок из семьи, где не носили крестиков, отправлялся в деревню к бабушке, как в другой мир. Тут на Пасху дарили красные яйца, и на Троицу резные наличники украшали березовыми ветками. А когда накрывали праздничный стол, стучались в сердце слова бабушкиной молитвы, и мудрый взгляд с иконы запоминался на всю оставшуюся жизнь. Села воспитывали.

Чтобы понять, что значило для деревни проживание в ней дивеевской монахини, достаточно отъехать на 4 км от Дивеева — в Маевку. До 1940 года эту деревню именовали Князь-Иваново. После закрытия монастыря в 1927 году она стала одним из пристанищ сестер обители. Известно, что уроженками Князь-Иванова были сестры Дивеевского монастыря Евдокия Андреевна Захарова (1895 г. р.), Анастасия Андреевна Резакова(1870 г. р.), монахиня Евтропия (Матрона Федоровна Утина, 1860 г. р.) и другие.

Мать Протасия

Здесь жила известная многим дивеевская монахиня Протасия (в миру Евдокия Феодотовна Ананьева, 1874-1973 г.г.). Ее родина — село Малые Пупки Козловского уезда Тамбовской губернии. Когда Евдокии исполнилось 12 лет, ее отвезли в Дивеево. Спустя годы в стенах обители она приняла монашеский постриг с именем Протасия. В обители несла клиросное послушание. В начале 1930-х ее, как и многих сестер, арестовали. Группу арестованных вели по этапу, а ей удалось бежать. Господь привел в Князь-Иваново. Престарелый вдовец дал крышу над головой и защиту от новых арестов: пред властями выдал за свою жену. Годами она была немолода, духовно опытна.

Каждый день монахиня обходила деревню с молитвой. А утро заставало ее на коленях перед иконами. Рассудительность ее была явна, а доброта безгранична. Тянулись к ней в горе и радости, верили, дорожили. Наказ, совет, благословение ценили. А она имела мудрый подход к каждому. Голодного накормит, унылого оградит, пьяницу с любовью вразумит. Мать Протасия стала матерью для всей Маевки. Воспоминания об этой монахине-старице, чьи духовные дары нельзя было скрыть, были собраны и опубликованы Н. Н. Неживенко (Дивеевский православный календарь за 2013 год, с. 581-588, Дивеевская обитель).

Встречаясь сегодня с жителями Маевки, не перестаешь удивляться живой памяти об этом удивительном, давно ушедшем человеке и новым ярким воспоминаниям. Вот один лишь рассказ о помощи Божией по молитвенному ходатайству матери Протасии. Раз к ней пришла со слезами жительница села Александра: у дочери Зинаиды рак желудка. Сделали операцию — признали безнадежной, а у Зинаиды дети мал мала меньше. Матушка Протасия успокаивает: «Саня, ты не расстраивайся. Зина будет жить! Я о ней ночами молюсь». Болезнь отступила. Прошло время — новая беда: у Зинаиды инфаркт. И опять мать Протасия утешает: «Зина будет жить! Долго проживет!» Так что же? У Зинаиды потом еще детки рождались, она дожила до глубокой старости.

Полжизни матери Протасии прошло в Маевке. Местные жители говорят так: монахиня была для всех, как Ангел Хранитель, а умерла — посыпались беды. Мать Протасия, в великой схиме Евпраксия, отошла ко Господу, прожив без малого столетье. Была умна, образованна. Могла быть и строгой, сказать весомо, убедительно. А бывало так. Выглянут в окошко — спешит бабушка, торопится, платочек белый. Знай — сбор на службу: к ней, матери Протасии, батюшка приехал. Многие шли за помощью, благословением, просили: «Матушка, помолись!»

Сама доброта

Но жила в Маевке еще одна монахиня — Татьяна. Хрупкая, тихая, очень мягкая. Рядом с матерью Протасией она была неприметна. Воспоминания о матери Татьяне особенны. Удивительно, как рассказывают о ней через сорок лет после кончины! С благодарностью, радостью. Сам рассказ окрашен улыбкой, доброй искрой в глазах и непрошеной слезой. Сколько любви было в ней! Любви, на которой держится мир.

Что известно о ней? Монахиня Татиана (в миру Параскева Михайловна Кузнецова) родилась в 1885 году в Князь-Иванове. С детства она была глуховата и по этой причине грамоте не была обучена. В 12 лет ее отдали в Дивеевский монастырь, там она была чернорабочей. Родные навещали Параскеву, которая не покидала пределы обители. Дети тех, кто ходил тогда в Дивеево, и сейчас хранят в памяти впечатления родителей о налаженной жизни обители, о незабываемом вкусе монастырского кваса и караваях хлеба. «Хлеб высокий, ноздрястый! И белый, и аржаной был. А щи какие! Из простой квашеной капусты».

Сразу после разорения обители монахиню Татьяну забрали родственники. В деревне Князь-Иваново она стала жить со своей младшей сестрой Анастасией Михайловной. Сестра была вдовой. Анастасия любила богослужения. Дома ее часто заставали за книгой — читала Псалтирь. И прожили полвека вместе монахиня и мирянка, две сестры по крови и по духу. Жили скромно. Земля была. Сажали овощи — как все, картошку, кур держали, одно время — козу.

Мать Татьяна — сама доброта. Ближнему послужить — для нее обязанность. В помощи всегда безотказна. Захотят отблагодарить — ничего не возьмет, ни копейки. Идет, бывало, с кладбища, ей платок подадут — так по пути обязательно кому-нибудь отдаст, передарит. Попросят с детьми посидеть — никогда не откажет. Ребенка кладут в больницу, надо матери с ним ложиться, а с кем оставить других детей? Идет она к монахине Татьяне, просит: «Не полежишь с ребенком в больнице?» А та с готовностью: «Конечно, полежу! Я с чужими лежала, а с твоим-то…! Разве мне не все равно, где молиться?»

С просьбой помолиться обращались к ней многие. Молитвы читала по памяти. Молилась ревностно, с поклонами. В Дивеево в одну семью, где было пятеро детей, ее привозили на мотоцикле. Иногда мать Татьяна там и ночевала. В этой семье как-то раз пришел супруг под утро. Жена его ругать. А матушка утешает: «Да что ты! Успокойся. Что ты так растревожилась? Пришел живой — и хорошо!» Главным для нее были мир и согласие: каждого успокоить, всех примирить, все наладить.

Подрастают дети родственников. Мать Татьяна зовет девчушку: «Валь, давай «Богородицу» учить!» — «Баб, ну…» — «Не беда, мы сейчас немного, и потом — и выучим!» Выучит девочка молитву «Богородице, Дево», а потом и «Отче наш». А подрастет — сама, по своему желанию, молится. Подростком брала монахиня Валентину на службу в село Надежино, в ближайший действующий храм в честь св. равноапостольного князя Владимира. Исповедовались, причащались. Всю дорогу, а это километров 15, шли пешком туда и обратно. Родственники посылали зятя на мотоцикле встретить старенькую монахиню, но она отказывалась сесть в люльку: с богомолья путь — надо трудиться. В храм, из храма пешочком. И сейчас Валентина (теперь уже Валентина Николаевна Толкунова) вспоминает это незабываемое время. Она душой с ней, матушкой Татьяной. И ныне она посещает храм.

«Настоящие коммунисты — наши монашки!»

Легко ли с ним, с праведником-то? А монахиня Татьяна — человек особенный. Последнюю рубашку отдаст. Дети придут в дом – пряники, конфеты — что есть, все раздаст с радостью, до конфетки. Поступала мать Татьяна, как совесть подсказывала. В деньгах не разбиралась, да и не интересовали они ее никогда.

Сестра Анастасия работала в колхозе. Там начисляли трудодни, но удавалось продать картошку с огорода — небольшие сбережения были. У родственницы Натальи случилось несчастье: дом сгорел. Надо строиться, а денег нет. Привезли ей как-то стройматериал, доски. Выгодно предложили. Прибежала Наталья в дом, где жили мать Татьяна с Анастасией, просит денег взаймы — срочно надо. Анастасии дома не было. Мать Татьяна открывает сундук, где сестра хранит деньги, и говорит Наталье: «Бери, сколько надо!» — «А тебя не будут ругать?» — «А что ж ругать, если тебе надо!» Вернулась Анастасия. Мать Татьяна объясняет: «Была Наталья. Я дала ей денег». Анастасии это не понравилось: «Как же ты деньгами распорядилась, — сказала она сестре, — сама даже сосчитать их не можешь!» — «Так Наталья сама взяла, сколько надо. Ей же срочно!»

Самой матери Татьяне ничего не нужно. Ее детская чистота и кротость смягчали любое сердце. Сколько бед и болезней у каждого! У кого что — а у монахини Татьяны все замечательно. Спросят: «Не обижают ли тебя?» — «Да что ты! Все хорошо!» Если трудно — не скажет ни за что. Всегда у нее «все отлично!» Перед кончиной матушка сильно болела. Лежала на печке, похудела вся, высохла. Но даже на смертном одре не жаловалась. Когда ее спрашивали: «Что у тебя болит?», показывала, молча, на грудь. «Сильно болит?» — «Нет-нет, немножко». Но видно было, как ей тяжело, она уже не могла принимать пищу.

Зять родственницы, Андрей Николаевич, был убежденным коммунистом. Однако в начале перестройки он одним из первых положил партбилет на стол. Его стали отговаривать, убеждать: что, мол, не устраивает тебя в целях партии, что плохого усмотрел ты в «Моральном кодексе строителя коммунизма»? Однако Андрей Николаевич резко ответил: «Так рассуждать, вы — не коммунисты. Настоящие коммунисты — наши монашки! А вы — воры». Узнав о кончине матери Татьяны (а она много помогала его семье) Андрей Николаевич, не скрываясь, плакал. Именно он организовал похороны монахини, нашел грузовую машину.

Матушку обрядили во все монашеское. Она лежала совсем худенькая, легкая, невесомая— казалось, еще при жизни она оборвала все земные путы. Человек, который никому не причинил зла, завершил свой земной путь на девятом десятке лет, исполнив данные в обители обеты, обогатив любовью многие, многие души. Ее жизнь несла дух прошлого, тайну. Великую тайну Христову, которая необычна для мира сего: вера наша не в «человеческая премудрости словесех, но в явлении Духа и силы» (Кор. 2,4).

Шли 1970-е годы. Монахиню Татьяну заочно отпели в Арзамасе — до обновления литургической жизни в Дивееве было еще далеко. На дворе стоял декабрь. Он стелил кипенное снежное покрывало, такое же чистое и нежное, как и жизнь матушки. Хоронили ее в Дивееве, на старом Иверском кладбище. Много могилок дивеевских монахинь, перешедших в небесную обитель, вы найдете здесь…

Что может заменить местным жителям встречу с живыми подвижниками? Монахинь в Маевке любили, уважали, к ним прислушивались. Нет, не именуют их отстраненно высокими словами, монахини были «своими». Все было проще, ближе, доступней и… ярче. Верьте — не верьте: некоторые пьющие мужики бросали пить, не распускали руки, не «выражались» прилюдно.

Подвиги ратные и духовные

И еще. Дивеевская обитель — единственный женский монастырь, принесший Церкви целый собор святых. Высок духовный подвиг монахинь. Одни прославлены, другие — нет, третьи — пока не прославлены. Говорят, подвиг — итог всей жизни. Герои рождаются в народе, пока дух не сломлен. Глубина русской души — ее не увидишь сразу. Дивеевская земля — там Бога не забывали, и Церковь имела вес.

Подвиги бывают ратные и духовные, а сила духа одна: положить душу за други своя. В Маевке меньше трех сотен жителей, а маленькая деревня подарила стране героя Советского Союза Павла Яковлевича Козомазова. В соседнем селе Череватове (в 2 км) население примерно в два раза больше — так там два героя Советского Союза: Иван Степанович Ежков и Николай Ильич Шалашков. Село Смирново (по прямой от Маевки чуть больше 10 км) — жителей две с половиной сотни — тоже вырастило героя Советского Союза Михаила Степановича Пискунова. А в селе Сыресеве (по прямой от Маевки 15 км) жителей сейчас меньше двух десятков. Там тоже земляк — герой Советского Союза Валентин Егорович Ситнов. Вот так.